У собак такой тоже есть, как родятся они, только сразу же зарастает. Потому что собаки быстрей растут человечества.

У меня родничок этот всё, зарос, слава богу! Из соображений собственной безопасности.

– На! Потрогай, бабушка, постучи! Крепче дерева кость, кремень! Броня!

Никакой теперь Бог не достукнет!

Это я пока маленьким был, верил бабушке – о душе, что где-то тут внутри есть она. А теперь я думаю, уж конечно нет ее никакой, а совсем другая в человеке начинка и конституция. Почки, печень, там, мозг, сосиски, макароны по-флотски, варенье, мысли разные, как у всех. Что поел. Что поесть. Что бы сделать…

Нет души никакой! Нет ее!!! Ну а если и есть хоть на столечко, в полуграмм, то зачем нужна? Человека мучить, слабачка? Одну кошку всего собаки угрызли, одну! До сих пор душа о ней жить не может…

Как впиявится – не поймешь, откуда бы выдернуть, хоть реви… Пережиток прошлого, как аппендицит она или гланды!

Делал в спешке Бог человека, торопился за несколько дней весь мир сотворить, много всякого позабывал в нас ненужного. Вместо крыльев одни недоделки!

Человек нашел недоделки, все ненужное себе поотрезал. Сделал крылья себе железные – самолет! Мне вот гланды удалили позавчера (это, думаю, остаток от жабр, когда человек из воды на сушу полез), и еще пузырь какой-то из бабушки удалили (тоже рыбий, думаю, был пузырь, как есть в воблах с запасом воздуха). А зачем человеку внутри воздушный запас, когда он давным-давно акваланг с подводной лодкой придумал?!

И с душой тоже что-то, я считаю, можно сделать в будущем, каким-нибудь медицинским способом удалить из людей ее наконец, чтоб не мучились, чтобы изнутри заживо слезной ржавчиной в дуршлаг она не прогрызла…

– А в какой руке, бабушка?

– В правой, Федь.

– Вот и нет тут ничего, вот и нет! В другой руке, сама налюбуйся, видишь ты? Пятачок!

– Как же нет? А с ладони что сейчас упорхнуло?

Что упорхнуло у меня, где?

– А вон, на столе сидит, на тебя глядит. Дай поймаю…

И хлоп по столу рукой, в кулаке зажала.

Ничего в той руке моей вроде не было, ничего на стол улетело, ничего она в руку спрятала, а все-таки разбирает любопытство меня: вдруг же было?!

– Что? Ну что, бабушка? Покажи!

– Да ты угадай…

– Ничего нет, да?

– Нет, да есть.

– Теплое или холодное?

– Теплое.

– Живое или мертвое?

– Живое.

– Красное или зеленое?

– Разноцветное.

– Камушек?

– Разве камушки сами летают, Федь?

– Бабочка?

– Откуда, Федь, бабочка в ноябре?

– Что ли муха, да?

– Что ли нет.

– На какую букву хоть начинается?

– На «н» начинается.

– А кончается?

– На «а», Федь, кончается, на потом остается.

– Ниточка?

– Не ниточка, а бывает, что сегодня к завтру привяжет.

Размудрилась… Загадку на загадку громоздит! Вот как будто собаку купит мне, если вдруг угадаю…

Только что-то точно там есть у нее. Вон кулак-то как крепко стиснула! Опасается, что я подгляжу.

Не холодное, теплое, живое, не мертвое, не красное, не зеленое, разноцветное… на «н» начинается, на «а» кончается, на потом остается…

– Видимое или невидимое?

– А это, Федя, как посмотреть. За стеной не видишь ты, а там люди живут, под землей не видишь ты, а там муравьи. За дверью не видишь, а там позвонят. Кто же звонит тогда?

– Гости?

Нет за дверью гостей никаких. Хитрит опять что-то бабушка. Но опять не отпускает надежда меня, вдруг да есть что таки…

– Ладно, я сдаюсь лучше, бабушка, покажи…

Пусто!

Провела меня… провела!

Ничего в кулаке ее как и не было, так и не было!

– Как же не было, Федь, ничего, а надежда?

– …Дал Господь Федоту надежду – для души одежду.

А Федот не носит, каракуля просит…

Дал душу Федоту, а ему ее кормить неохота.

Сидит Федот на печи, грызет калачи. С душой голодной, да в одежде модной. Самому, говорит, мне мало, тебя еще не хватало…

Только, Федь, как человек ни оденется, душа от рогожек не греется. А надежда, Федь, всегда впереди, где ни ходи…

А я надеждой согрелся, воздушным тортом объелся…

– Дал Господь воздух Федоту. Трудная пошла у Федота работа. Воздуха наловить, про запас накопить. Набрал воздуха про запас. В кастрюлях, в бутылках, в горшках припас. Буду, думает, воздух варить, чай из воздуха пить, торговать, что воздуху зря пропадать?

Тут, говорит, у меня воздух речной, тут свечной, тут малинный сушеный, тут зимний студеный, тут летний полевой, тут дождевой, тут сладкий весенний, тут горький осенний. Тут липовый, луговой, тут ромашковый полевой…

Тут с мельницы, тут из ельницы.

Воздух с птичьим щебетом, с ветерком, молочный, гречишный, песочный…

Воздух капустный! Рубленый, вкусный!

Как мед продает воздух Федот, черпаком в ведра льет, просеивает, с комаром и с мошкой отсеивает…

– Разбогател он, да, бабушка?

– А как же! Замок с дохода построил. Воздушный. Не тесный, не душный… Крыша только, говорят, подтекает, никак Федот воздухом в небе дырку не залатает…

Обиделся на Бога Федот: воздуха, говорит, не видно, даже дышать обидно…

Это надо так понимать из бабушки, что воздух не видно, а есть. Ничего, говорю, пока дышим.

Это ладно с надеждой. И что воздух есть, хотя и невидимый, делом проверено.

…А душа?

Есть у нас с бабушкой «Популярная медицинская энциклопедия». Среди нас с бабушкой тоже она популярная, время от времени. Все болячки в ней как живые. Как во «Вкусной здоровой пище», с удовольствием, с аппетитом художником нарисованы, не захочешь, а залюбуешься! Вот как в Клапке с Джеромом, что мне папа в детстве читал, все болячки своими кажутся…

Сразу ясно становится, что не жить.

В ней есть карта человека распотрошенного. От головы до пяток скелетный срез. Есть в нем синие ниточки, есть красные, из каких внутри все друг с другом в человеке сшитое, кровообращения круг, пищеварения, ну и всякие прочие. Все что есть.

Самое главное из всего, что там распотрошено, – сердце, от сердца во все направления эти нитки разноцветные тянутся. Развернул энциклопедию на этой странице бабушке, так и ахнула: