в каждом мужчине». Идея книги заключается в том, что есть архетипы, управляющие жизнью женщин и мужчин. Эти архетипы наиболее полно воплощены в древнегреческих богах и богинях. Так вот, познавая архетипы древнегреческих богов и богинь, можно более или менее ясно увидеть на кого мы похожи от рождения, кем пытаемся стать, что не приемлем в себе, что в результате получается, и т. п.

Конечно, книгу Джин Шинода Болен, как и, в целом, аналитическую психологию К. Г. Юнга[297], не следует принимать за «истину в последней инстанции», но она, несомненно, содержит в себе огромный креативный потенциал, и, в этом смысле, углубляет (и «утончает») наши представления о нас самих, о человеке вообще, о мужчине и женщине, в частности. Так вот, в свете этой книги я вновь задумался о том, на кого из древнегреческих богов, более или менее, похож я,

…в этой «похожести» нет ничего от избранничества, просто обычная психологическая классификация…

чего во мне нет, что по жизни было неприемлемым, что в результате получилось.

Прежде всего, наткнулся на архетип, связанный с Аполлоном. В обыденном сознании Аполлон, прежде всего, бог красоты, я говорю принципиально не об этом, даже комплексы подобные мне чужды. И не в значении Аполлона как бога солнца, искусств (особенно музыки), пророчества, стрельбы из лука, любимого сына, законодателя и карателя, покровителя медицины, защитника пастухов, и пр., и пр. И даже не в смысле таких эпитетов, как «яркий», «сияющий», «чистый».

Что же остаётся?

А остаётся, на мой взгляд самое главное, что и получило распространение не столько как образ Аполлона, сколько как «аполлоническое», в значении гармоничного, спокойного, уравновешенного, облагороженного, а также в значении порядка и максимальной предсказуемости любых намерений и поступков человека.

Всего того, что в том же древнегреческом сознании является антиподом «дионисийского»[298], как экстатического, безудержного, вакхического.

Слишком мало во мне сил и энергии (витальности[299]), чтобы осмелиться на дионисийское, всё, что связано с этим архетипом, буря, натиск, бесшабашность, оргийность, меня пугает.

Как мне представляется, к «аполлоническому» во мне следует прибавить архетип Гефеста[300], не в смысле ремесленника и изобретателя, и не в смысле лукавого шута, умеющего превращать в своеобразный бурлеск даже собственное уродство, а, прежде всего, в значении затворника и трудоголика.

Возможно, для полноты картины, следует добавить и нечто от архетипов других богов, (чуть-чуть архетип Гадеса[301]) но куда легче сказать, что не приемлю, и что не могло получиться, как бы я не пытался этого достичь. Это, прежде всего, архетип Зевса[302], который воплощает в себе царство воли и власти, и архетип Ареса[303], как воина, танцора и любовника.

Но при всём при этом следует принять во внимание, что «аполлоническое» и «дионисийское» являются у древних греков не только антиподами, но и противоположными сторонами одной медали, дотронься до аполлонически невозмутимой древнегреческой скульптуры, обнаружится дионисийские экстаз и оргийность.

Или можно сказать и по-другому, «аполлоническое» существует не само по себе, не как обрамление полого сосуда, не как пустая, внешняя облагороженность, не как порядок, лишённый внутренней энергии, не как музыка, в которой отсутствуют диссонансы, а как некий предел, некая гармонизация, некое ограничение «дионисийского» «аполлоническим».

Так вот, как мне представляется, оставаясь на позициях «аполлонического», я готов к восприятию другой его стороны, «дионисийского», пониманию бездны, великих страстей и пр., пр. Но только к пониманию, или только к созерцанию. Даже если окажется, что в реальности не выдержу, сломаюсь, сдамся.

Вот поэтому с какого-то времени почувствовал себя феминистом, не в банальном значении защиты прав женщины, а в понимании того, что в архетипическом женщины больше «дионисийского». И в зависимости от того как на это посмотреть, это может пугать, особенно если относишься к женщине как к собственности, а может вызывать восторг от вечного удивления, вечной неожиданности, вечной непредсказуемости.

Благородный мужчина может сказать женщине, что готов её простить. Я готов пойти дальше, хочу её понять.

В этом вечном стремлении к постижению другого человека как женщины, её бездны, её внутренней экспрессии, её, в каком-то смысле неведомой мне силы, и есть моя исповедальность, до той грани, до которой способен дойти.

И именно по этим причинам этот очерк (можно придумать и иное жанровое определение) посвящён женщине как жене.

Раздел четвертый

Мои публикации: античные этюды

…несколько предварительных замечаний к «античным этюдам»

Многие годы-десятилетия всё свободное время отдаю древним грекам. Конечно, без знания древнегреческого языка, без работы над первоисточниками, без выбора предметного исследовательского фокуса, без постоянного участия (присутствия) в соответствующем научном сообществе, и т. д., и т. п., говорить о серьёзном исследовании невозможно. Но таких задач не ставил и не ставлю. В моём случае это скорее не изучение, а общение.

Тем не менее, с какого-то времени стал задумываться, способен ли найти пусть маленький, но свой люфт в огромном массиве литературы по Древней Греции. Если не исследовательский, так популяризаторский, если не для широкой читательской аудитории, подобно замечательной и, действительно, занимательной книги «Занимательная Греция» М. Гаспарова[304], так для локальной аудитории.

Тогда и начал писать «Мою Древнюю Грецию», просто для моих внуков, без надежды когда-нибудь её завершить. Написал семь глав из планируемых десяти, застрял на восьмой, «Пайдейя»[305]. Не потому что тема оказалась трудней других, совсем по другой причине.

Как-то незаметно, параллельно с «Древней Грецией» начал работать над книгой о гендерных проблемах. Работа затянулась на несколько лет. И вот сейчас, когда дошла очередь до моих публикаций, которые собирался включить в книгу, вспомнил про свою «Древнюю Грецию», и про «этюды» (назовём этот жанр так) на античные мотивы, которые успел напечатать в Интернете. Решил включить в «публикации» не только эти «этюды», но и пару отрывков из незавершённой книги.

Можно ли назвать этих мифических и полумифических персонажей «мужчиной» и «женщиной». Во всех случаях, небесные страсти перекликаются с земными, а земные с небесными, что у греческих богов, что у земных и смертных мужчин и женщин.

Несколько отрывков из незавершённой книги «Моя Древняя Греция»

Гефест: замужество Афродиты

Гефест

…чтобы не утяжелять текст, не буду давать дополнительные ссылки на древнегреческих богов и героев…

известен был среди богов не только как самый искусный мастер, практически единственный среди Олимпийских богов трудоголик, весь день проводящий в кузнице за работой. Он был известен ещё и своим уродством.

Напомним его историю:

Родился Гефест от Зевса и Геры. Родился таким хилым, что его