мой сын, а то выкинул бы тебя в преисподнюю (как Гефеста?!).

Всё, как всегда, закончилось всеобщим примирением, раны залечены, тела омыты, одежды облачены, воссели славою гордые, а то, что при этом звучали оскорбления и заодно досталось Гере, как оказалось вечно строптивой жене, которую сам Зевс с трудом укрощает, что при этом сама Гера в этом же бою сама восстала против любимого сына Ареса, по причине всё той же глубокой, непреодолимой ревности к Афродите, всё это и многое другое только прелюдия к этому «воссели, славою гордые», к игре, к блаженству, к смеху.

Что до того, что при этом проливается кровь тех, кого «мужегубец кровавый» уничтожает, иногда просто ради удовольствия, так это же смертные, их удел таков.

Вот такой самовлюбленный, яростный, грозный, страстный, может быть не самый умный, далеко не самый добрый,

…а бывают ли у греков добрые божества?..

всегда кажущийся суровым, но когда сильно и больно ударят, и жалкий, прямолинейный, а на уровне Олимпийских козней, даже примитивный, необузданный, беснующийся, тот к кому вожделеют все жёны воинов, такой вот брат Гефеста, стал любовником Афродиты.

И если вдуматься, Ареса легко было вычислить, как наверно вычислила его Афродита. Не мог такой Арес не стать её любовником.

Любопытно как начиналась эта любовная история.

Главным героем той битвы, о которой мы говорили чуть выше, стал Диомед. Диомед один из тех, кого увлекает сама битва, сам порыв, в этом смысле в нём есть божественное начало.

Когда он мчится на своей колеснице и кричит «Я люблю тебя Афина!», то можно сказать, что Афина заполняет его собой, входит в его тело, «пламень ему от щита и шелома зажгла неугасный», «трепетать ему не велит». Можно сказать, что они сливаются воедино в ратных подвигах, точно также как сливаются с Афродитой воедино прекрасные, но смертные, герои-любовники.

Диомед в этой битве поразил многих мужей, когда на его пути оказался Эней, сын несчастного Анхиса и Афродиты. Афродита и бросилась спасать своего сына, но Диомед уже в экстазе (греческое слово), он уже не знает трепета, он уже не Диомед, а сама Афина и вмешательство Афродиты только возбуждает его:

Грозно меж тем на богиню вскричал Диомед воеватель:

«Скройся, Зевесова дочь! Удалися от брани и боя.

Или ещё не довольно, что слабых ты жён обольщаешь?

Если же смеешь и в брань ты мешаться, вперед, я надеюсь,

Ты ужаснешься, когда и название брани услышишь!»

Вот после всего этого пришлось Афродите обратиться к Аресу чтобы пожалел, посочувствовал, все-таки брат (?!), да к тому же бог войны и Арес помогает ей добраться до Олимпа, где можно обратиться к Дионе, «матери милой и матерь в объятия дочь заключила, Нежно ласкала рукой». Но вот до Зевса её жалобы не дошли, поскольку её опередили две другие соперницы-богини, Гера и Афина.

Доводы Афины оказалась блистательными (всё-таки женщина, при всей своей сексуальной неопределенности):

«Зевс, наш отец, не прогневаю ль словом тебя я, могучий?

…быть может, ахеянку в пышной одежде лаская,

Пряжкой златою себе поколола нежную руку?»

Логика Афины просто и безупречна: несомненно, что Афродита вновь как и в случае Елены и Париса (об этом чуть позже) склоняла «новую ахеянку» к измене, и вот когда она ласкала эту ахеянку, золотою пряжкой сама себе проколола «нежную руку», а теперь придумывает разные истории и собирается обвинять Диомеда.

Зевс конечно не поверил, но как истинный олимпиец, повёл себя мудро.

…улыбнулся отец бессмертных и смертных

И, призвав пред лицо, провещал ко златой Афродите:

«Милая дочь! Не тебе заповеданы шумные брани.

Ты занимайся делами приятными сладостных браков;

Те же бурный Арей и Паллада Афина устроят».

Конечно, каждый должен заниматься своим делом, в том числе и боги, не случайно ведь один из них бог войны, а другая богиня любви. И весь этот фон, Афина, Гера, Диомед, Зевс, ахеянки и троянцы, только прелюдия или атмосфера того, чем будет теперь заниматься Афродита. Тем более Арес уже успел её пожалеть и может жалеть дальше.

Месть Гефеста: бурлеск

Могли ли боги так просто пройти мимо измены Афродиты и не высечь из этой ситуации ещё одну порцию смеха. Более пикантного треугольника, чем Гефест-Афродита-Арес трудно было придумать, два брата, один красивый, другой уродливый, один муж, другой любовник, и между ними Афродита.

Обо всём происходящем быстренько сообщили Гефесту. По одной версии Афродита и Арес слишком долго задержались в постели во дворце Ареса во Фракии и поднявшийся Гелиос, увидел их и сообщил Гефесту.

По другой версии Афродита одновременно имела двух любовников Ареса и Аполлона, часы свиданий были строго расписаны. Аполлон, который целыми днями разъезжал по небу в своей солнечной колеснице, мог посещать Афродиту только ночью, тогда как Аресу который в мирное время предавался безделью, отводилось дневное время. Такой брак вчетвером закончился тем, что однажды Афродита и Арес проспали положенное время, и их застал Аполлон, который и сообщил обо всём Гефесту.

Рассерженный Гефест, уединившись в своей кузнице, выковал тонкую, как паутина, но удивительно прочную бронзовую сеть, которую незаметно прикрепил к подножью кровати, опустив с потолка тонкой паутиной.

Как только Гефест отправился на свой любимый остров Лемнос, Афродита послала за Аресом. Оба с радостью возлегли на ложе, а наутро обнаружили, что лежат опутанные сетью – голые и беспомощные. В сетях и нашел их Гефест, позвал на обозрение всех богов и заявил при всех, что не освободит любовников до тех пор, пока Зевс не вернёт всех богатых свадебных даров, полученных за Афродиту. За такие дары любая женщина была бы крайне признательна и просто обязана быть верной, а Афродита хочет и подарки получать, и любовников иметь.

Боги бросились не только наблюдать пикантное зрелище, но и обсуждать его. Их разговоры показались Зевсу столь непристойными (?!), что он отказался возвращать свадебные дары.

Но самым интересным были разговоры богов, обступивших ложе, и к которым, как оказалось, внимательно прислушивалась совсем не смутившаяся Афродита.

«Сдаётся мне – говорил Аполлон Гермесу – ты сам не прочь оказаться рядом с Афродитой, даже, если тебя накроет сеть, и все вокруг будут надсмехаться».

Гермес с горячностью поклялся собственной головой, что окажись сетей хоть втрое больше и пусть все богини ругают его, он не отказался бы от такого удовольствия.

Посейдон же, скрывая зависть к Аресу, притворился сочувствующим