От него в самом деле мало что зависело. Даже день рождения, который они отмечали, был ненастоящий. В четыре года он понятия не имел ни о каких датах – день подарков и именинного пирога просто наступал, и всё. Так что если бы, к примеру, детдомовские работники поставили в его бумагах другое число…

Но и сам он в своих тогдашних поступках изменил бы немногое. Разве что… Когда они уже начали собираться, Панама от самой двери кабинета вернулся к служебному сейфу и достал тонкую папочку с только что начатым делом: «Три дня выходных, дома и покумекаю не спеша…»

Вот этого делать уж точно не следовало. Благими намерениями, как известно…

На дворе стояла тёплая осенняя ночь. В небе ярко мерцали звёзды. Было удивительно хорошо.

Пластиковый пакет самым несолидным образом висел у него через плечо. Он уже не грозил разорваться под собственным весом, но по-прежнему отрадно тяжелил руку, и твёрдокопченая выглядывала наружу, словно царский скипетр. И назавтра отсвечивала далеко не лишняя в жизни перспектива выспаться, как говорят, на все деньги…

Антон закурил сигарету, улыбнулся чему-то и не спеша побрёл по ночному городу. Даже принялся от избытка хорошего настроения тихонько насвистывать себе под нос. Докурив сигарету, он щелчком отправил окурок в ближайшую урну. Не попал. Подошёл, поднял окурок и аккуратно определил его в положенное место. «Бывает всё на свете хорошо, в чём дело – сразу не поймёшь…»

Наверно, такое вот состояние вкратце и называется – «навеселе».

Панама пересёк улицу и двинулся вдоль штакетника какого-то детского садика. Скамеечки, качели-карусели и домики-пряники, до утра покинутые ребятнёй, смутно угадывались в темноте. Он, помнится, как раз сунул руку в карман за очередной сигаретой, как вдруг из-за забора раздался истошный девичий крик:

– По-мо-ги-и-ите!!!

Крик оборвался так, как будто кричавшей заткнули рот. Панама услышал возню, доносившуюся из одного домика-пряника. И опять – слабый, тут же оборвавшийся призыв о помощи:

– Пом-м-м-ммм…

Панама не раздумывал: тут же перемахнул забор и бросился к домику. Выпитый коньяк не лишил его ни координации, ни быстроты – Антон был очень крепок на алкоголь. Домик стоял довольно далеко от дорожки, но он пролетел детсадовскую территорию в несколько огромных скачков. Мельком глянул в резное окошко, из которого днём высовывались смеющиеся либо зарёванные детские рожицы… Успел заметить на забавно-игрушечном столике распластанное девичье тело. Юбка была задрана на голову, и обнажённые бёдра представали, так сказать, в негативе: впотьмах отчётливо белел узкий треугольничек трусиков. И на его фоне – сразу две пары рук. Маленькие девичьи, сжатые в судорожной попытке прикрыться. И ещё чьи-то. Уже отдиравшие их, уже разводившие в стороны.

Панама рванулся к двери… Всю ширину проёма перегораживала крепкая мужская спина. Антон сгрёб насильника за пояс уже приспущенных джинсов и с такой силой рванул на себя, что послышался треск поддавшейся ткани. Ублюдок явно не ожидал внезапной атаки. Потеряв равновесие, он буквально сложился пополам и задом наперёд вылетел наружу. При этом его затылок с грохотом врезался в притолоку – дверной проём всё-таки не был рассчитан на взрослых мужчин. Одним противником меньше!.. Панама перескочил обмякшее тело и влетел в домик.

Всё произошло до того быстро, что двое, державшие девушку, замерли на месте от неожиданности.

Их жертва первой сообразила, что происходит. Рванулась, высвободила руку – и с отчаянной силой вмазала кому-то по роже. Хватка на её теле тут же ослабла…

– Беги! – рявкнул Панама.

Повторять не понадобилось. Девчонка пулей вылетела в дверь, даже не споткнувшись о голозадого «амурика», валявшегося снаружи.

Почти одновременно с нею «сделал ноги» и один из насильников, решивший не дожидаться дальнейшего развития событий. Он ужом выскользнул в не слишком-то большое окно и удрал в противоположную сторону, и Антон с омерзением убедился, что сбежавший был совсем зелёный пацан. Вчерашний подросток…

Третий тоже оглянулся на спасительное окно. Он был, как все насильники, трусом, но широкие плечи в маленькое окошко не прошли бы ни под каким видом. Антону захотелось подойти и задушить его.

– Вы что ж, суки, делаете!.. – зарычал он в темноте.

Парень решил взять его «на понт»:

– Мужик, ты валил бы лучше. Пока цел…

И сделал движение мимо него – к двери. Панама шагнул в ту же сторону:

– Стоять, падаль! Я из милиции!

Парень вздрогнул и промолчал. Снаружи послышался сдавленный стон.

– Значит, так, – распорядился Антон. – Я выйду первым, а ты за мной. Медленно-медленно. Понял?

Тот кивнул. Но под арест, да ещё по столь неблаговидному поводу, ему не хотелось. Совсем не хотелось. Едва перешагнув порог, он во всю прыть кинулся наутёк. Антон бросился вдогонку, не дав беглецу скрыться в потёмках:

– Стой!

Парень продолжал бежать.

– Стой, стрелять буду! – заорал Панама во всю силу лёгких.

С такими предупреждениями не шутят. Парень остановился как вкопанный, потом медленно повернулся к Панаме.

Сюда уже достигали из-за забора отсветы фонаря, и он сразу увидел, что в руках у преследователя был только безобидный мешочек.

– Ну, падла ментовская… – Его дыхание было хриплым от быстрого бега и пережитого страха. За который он, впрочем, намерен был сполна отыграться. – «Стрелять буду», значит? Это я тебя резать буду. Сейчас…

Темнота скрадывала и черты лица, и движение, но характерный щелчок открываемого кнопаря долетел очень отчётливо. Уж что-что, а этот звук Панама хорошо знал.

– Мент, говоришь… Не знаешь, твою мать, с кем связался…

«Макаров», запертый в сейфе, сейчас пришёлся бы как нельзя более кстати, но Антон вспомнил о нём разве что мельком. На самом деле безоружен лишь тот, кто соглашается считать себя таковым. Антон сделал короткий и быстрый, как выпад, шаг навстречу – и крепко приложил парня по руке, державшей нож, своим пластиковым пакетом. Удар вышел тяжёлый и хлёсткий: противник охнул, схватился за руку и выпустил нож. Улетевшее лезвие только вспороло тонкий полиэтилен, отчего банки и баночки веером разлетелись в разные стороны. Антон быстро наклонился и схватил первое, что попалось под руку. Его пальцы сомкнулись на жирноватой поверхности. А нападавший, добавив, таким образом, к попытке изнасилования ещё и вооружённое сопротивление милиционеру, решил, что терять ему уже нечего:

– Убью, падла!

Драться он определённо был не дурак, да и весил всяко больше Панамы. Антон и не стал с ним шутить, принял со всем уважением. Показал удар в голову, ушёл от вскинутой навстречу руки и шарахнул пониже уха твердокопчёной. Колбаса сработала не хуже резиновой милицейской дубинки, но от удара сломалась. Парень же обмяк и грузно осел наземь, хватаясь за отбитое место: