– Ну, это мы тут так их прозывали, – чуть смутилась рассказчица. – Говорят, царскую казну от большевиков в Иркутск увозили.

– А почему подолгу стояли?

– Так партизаны пути впереди разбирали, чтобы те эшелоны Красная армия догнать могла. Хотите, завтра утром эти «солонки» покажу – с полверсты не будет! Только, чур: я близко подходить не буду. Вы, коли хотите, хоть внутрь лезьте – а я близко не подойду!

– А могет быть, и не только упокойники в «солонках» страшного суда дожидаются, – прошамкал второй дед, заглянувший к Марии на характерный запах самогонки. – Может, для острастки сие было сказано – чтобы не лазил туды никто.

– А что же там тогда, дед?

– Золото царское! – убежденно качнул тот головой. – Верно старики раньше говорили, что золото людям головы дурит! Мне зять вот баил, что на блокпосту Чалдон в те же времена, к примеру, тоже поезд с золотом царским долго стоял. И конвойные офицеры с этого поезда рыскали по поселку, лошадей искали. Тоже говорили, что упокойников по-христиански похоронить желают. Нашли лошадей с санями, возили что-то к часовенке, а потом ее же и взорвали! И солдатиков постреляли, которые те яшшики таскали… Только солдат своих почему-то хоронить не стали, так бросили, на снегу. Вот и думай теперь: почему это одних по-христиански, а других как собак бешеных? И народ в Чалдоне побили-постреляли, кто спрятаться не успел!

– Что верно, то верно: золото с ума людей сводит, – вздохнула Катерина. – Мне вот тоже люди рассказывали про случай в Тайтурке, на станции Белая… Конвойные офицеры сговорились и потравили чехов, которые вместе с ними императорское золото охраняли. Чтобы, значит, те им не мешали. На нескольких санях, говорили, украденную казну в Холмушинские пещеры возили, несколько ходок сделали. А солдат потом тоже всех расстреляли, бедолаг!

– А вы откуда про это знаете, Катенька? – спокойно поинтересовался Берг.

– В Тайтурке, у отца диакона, до сих пор живет фельдшер с того поезда. Когда офицеры у него взяли отраву для чехов, он с больной женой сбежал из вагона: понял, что следующим его в покойники определят. Морозы в ту зиму стояли жуткие просто, фельдшер сам чуть не замерз насмерть, и супругу свою застудил. В дома к людям стучался – никто не открыл: времена злые нынче, господин Берг! Диакон местного прихода над фельдшером сжалился, пустил к себе, обогрел и от погони укрыл. Только фельдшер тот, когда жена его померла, все одно в уме повредился. А до того и рассказал отцу диакону насчет золота. А про солдат, которые золото в сани грузили, священнику дежурный по станции рассказал: под утро из Холмушинских пещер только два офицера вернулись, без солдатиков!

– Позвольте, сударыня, высказать сомнения, – подал голос Медников. – Золотые клады – излюбленная народная тема на Руси! Вы же сами изволили говорить, что беглый фельдшер умом тронулся. Отравить чехов конвойные могли из личной неприязни, а золото может быть фантазией больного человека… А дежурный насчет солдат мог что-то попутать, и невольно фельдшеру подыграл!

– Фантазия больного человека? Дежурный по станции что-то попутал? А то, что конвойные офицеры, как только поезд остановился, по всему поселку сани с лошадьми искали – тоже фантазия? – сердито сверкнула на него глазами Катерина. – А следы полозьев, которые весь поселок наутро после ухода эшелона видел? Они вкруг вокзала аккурат к Холмушинским пещерам вели! Отец диакон собрал мужиков и повел в пещеры – поглядеть, может, кто-то из солдатиков остался в живых? Никого живых не нашли, только весь пол в первой пещере был весь засыпан гильзами. И ход в другую пещеру завален. Только через стену оттуда, люди говорили, стоны слышались… Отец диакон молебен за упокой убиенных отслужил, а посельщикам запретил в те пещеры ходить. Так что теперь туда никто ни ногой – чтобы души покойников не беспокоить.

– Вот она, война, что с людьми делает! – перекрестился Берг и повернулся к старику. – Прав ты, дед! Золото с ума сводит. Так что об этом на ночь глядя лишний раз и говорить не хочется!

– Значит, так туда и не ходите? – неожиданно подал голос «племяш» Ефима.

– Мальчишки, конечно, бегают – разве их удержишь? Стращают друг дружку. А взрослые ни-ни! Гости дорогие, что же вы не едите ничего? – спохватилась Катерина. – Кушайте, не стесняйтесь!

Зазвякали сдвигаемые стаканы с самогоном. За столом возобновился обычный в застольях гомон. Постепенно внимание деревенских сместилось с приезжих гостей на свои проблемы.

Берг не спускал глаз с охотника. Он еще некоторое время назад обратил внимание на Ефима, который едва не подпрыгнул, услыхав о приезде в Тыреть кооператоров-заготовителей. А сейчас он о чем-то ожесточенно спорил с «племянником». И, не прекращая спора, вместе с ним направился к дверям. Берг словно невзначай постучал ложкой по стакану и, когда Линь повернулся к нему, чуть заметно кивнул на старого охотника. Молодой китаец чуть заметно наклонил голову и выскользнул вслед за Ефимом.

Берг встал, поднял свой стакан:

– Ну, дорогие хозяева, большое вам спасибо за хлеб-соль! Уважили – а нам пора и честь знать. Завтра много работы – так что, с вашего позволения, мы отправляемся отдыхать. Давайте выпьем на посошок – и по домам!

* * *

Пока гости не спеша допивали остатки самогона, Берг вышел на крыльцо, спустился на деревянный дебаркадер и, прислонясь к столбу, раскурил «манилу». Из темноты возник Линь, коротко поклонился и замер, ожидая приказа.

– Что там с нашим Ефимом, Линь?

– Они мало-мало ругались, хозяин. Молодой говорил: пойдем сейчас, посмотрим. Старик не соглашался, боялся в темноте ходить в плохое место. Говорил: завтра все пойдут – и мы пойдем. И совсем о другом думать надо, он говорил. Отправил молодого спать, а сам сказал, что к куму пошел, про заготовителей узнавать. Старик говорил, что это никакие не заготовители. Скупщики обычно в Заларях заканчивают по деревням ездить, и оттуда товар по железный дороге отправляют. Старик боится: это не скупщики, а лихие человеки, бандиты Замащикова. И если это так, то тебя, хозяин, предупредить надо. Потом старик ушел – а я за ним пойти поостерегся: старик слышит как молодой – охотник! В деревне я никого не знаю, поймают – что говорить стану? Прости, хозяин! А молодой спать отправился…

– Молодец, Линь! – похвалил Берг. – Все правильно сделал. Иди отдыхай!

Ночь в станционных помещениях Тырети прошло спокойно. Берг по привычке проснулся чуть свет, и некоторое время позволил себе поваляться на мягком диване, слушая шорканье метлы по деревянному дебаркадеру. Потом ему стало любопытно: шорканье сопровождалось не обычными в таких случаях простуженным кашлем и возгласами дворника, а тихим напевом. Женское контральто негромко выводило известную песню про рябину, которая никак не может перебраться к дубу.

Выбравшись на дебаркадер, Берг тут же увидел Катерину с метлой и невольно улыбнулся, вспомнив ее рассказ о том, что она тут и начальник станции, и сторож, и дворник.