Марианны. Когда мы доехали от аэропорта до дома, я был приятно удивлён, что дом и участок оказались в идеальном состоянии. Сад ухожен, дом отремонтирован и только отчасти напоминал тот уставший и покосившийся дом, где Марианна провела своё детство. Полагаю, что в этом немалая заслуга Отто. Так и оказалось, и более того, как чуть позже рассказала Марианна, всё было отремонтировано самим Отто. Чему я совсем не удивлён, думаю, ему было достаточно посмотреть ролик на ютьюбе, чтобы постигнуть и это мастерство. После ужина и разговоров ни о чём, а мне показалось, будто «ни о чём» нарочито, словно Отто специально избегал тем, которые были бы более всего уместны в свете текущих и предыдущих событий, я всё-таки вывел Отто на разговор о Косте Лейбе. Я спросил Отто:

– Стало быть, Лейба – твой первый шаг – мнение авторитетного человека? Не слишком ли большие надежды ты возлагаешь на него?

Отто рассмеялся и ответил:

– Даже если я ошибаюсь, это тоже опыт, но я не ошибаюсь, Андрей Михайлович.

– Пусть так, если ты в этом уверен, но у меня, если честно, что-то не складывается: Лейба и настоящее зло – мелковата фигурка.

– Сейчас да, но я в него верю. Знаете, Андрей Михайлович, зависть, злость и жажда быть первым – самые что ни есть железобетонные основания для вызревания зла. Конечно, Костя Лейба не тянет на зло вселенское, но вот в рамках человеческих – почему нет?

– Наверное, – ответил я.

– Давайте я вам кое-что покажу, пойдёмте в сад.

Мы вышли в вечерний сад. Под ногами шелестела неубранная листва. В воздухе пахло тёплой южной осенью: смесь запаха прелых листьев и ветра с моря. Отто пошёл в сторону сарая, где раньше хранились дрова, теперь сарай, как и дом, был отремонтирован. Когда мы вошли внутрь, Отто сказал:

– Вы же помните, что у Анастасии Геннадьевны была химическая лаборатория?

– Помню.

– Она здесь, – Отто откинул ногой плешивый коврик, под которым оказалась крышка подпола. – Прошу, – Отто сдвинул крышку и шагнул по лестнице, ведущей вниз.

Когда мы спустились в подпол, в нос ударил характерный запах больницы.

– Я тут немного поработал, – сказал Отто. – Пришлось расширить и укрепить подпол, ну и вентиляция, конечно, в общем, сами сейчас всё увидите.

В подполе было темно, и я никак не мог привыкнуть к темноте, как ни старался проморгаться. Отто щёлкнул выключателем, и я увидел, что мы стоим в довольно-таки просторном коридоре, в конце которого – железная дверь. Отто открыл дверь, и мы очутились в натуральной химической лаборатории. Не кустарной, как была у Анастасии Геннадьевны, а профессиональной, словно мы не в подполе, а на фармацевтическом производстве.

– Над лабораторией я тоже немного поработал, как понимаете, – опередил Отто мой вопрос. – Но я не это хотел показать, – сказал Отто и открыл ещё одну дверь, которую я сразу не заметил.

От увиденного мне стало не по себе, к горлу подкатила тошнота. Мы оказались в операционной, на столе лежал человек. И тут же в голове: почему он здесь, что вообще происходит, почему всё в подвале? Я посмотрел на Отто. На его лице, освещённом тусклым светом дисплеев и мигающих диодами медицинских приборов, дрожала улыбка маньяка. Мне захотелось выбежать на свежий воздух, и я большим усилием сдержал себя.

– Что это? – спросил я, пытаясь не выдать волнение. – Отто, кто это? Что происходит?

– Спокойно, Андрей Михайлович, я всё объясню, – сказал Отто и запер дверь на замок. – Вы же знаете, что Анастасия Геннадьевна исследовала ДМЗ? Я, скажем так, продолжаю её труды.

Конечно, я помнил, что бабушка Марианны с помощью ДМЗ вытащила в своё время внучку из той бездны, куда погрузилось сознание ещё совсем юной девушки после похищения и тех издевательств, что ей пришлось пережить. Знал я и о том, что Анастасия Геннадьевна много лет посвятила изучению этого вещества и даже жила какое-то время в Перу, где в традициях местных народов демитилтриптозин, или – упрощённо – ДМЗ, потреблялся в шаманских ритуалах в виде отвара из аяуаски.

Отто подошёл к человеку, лежавшему на операционном столе, и сделал такое, что мне уж совсем поплохело. Он снял верхнюю часть черепной коробки, будто крышку с чайника. Несмотря на отвращение, я подошёл ближе, чтобы рассмотреть. Отто взял со столика, где находились разные медицинские инструменты, шприц без иглы, наполненный прозрачной жидкостью, и выдавил несколько капель прямо на открытый мозг. Я всмотрелся в лицо человека, лежащего на столе, и оно показалось мне знакомым. Это был мужчина, возраст которого сложно было определить из-за мертвенной бледности и худобы.

– Узнаёте? – спросил Отто.

– Нет, но лицо мне кажется знакомым.

– Актёр, Заворотнин фамилия.

– А, точно, его в последнее время как-то не очень-то и видно было.

– Рак, Андрей Михайлович.

– Как он к тебе попал, и, стало быть, мне даже больше интересно, не как попал, а что ты с ним тут делаешь? Отто, скажи честно, мне есть чего опасаться или о чём переживать?

– Зависит от вашей впечатлительности, Андрей Михайлович. Скажем, он здесь добровольно.

– Ясно. И что конкретно ты делаешь?

Отто молчал несколько минут, то ли собираясь с мыслями, то ли подбирая нужные слова. Я смотрел на известного актёра, что лежит теперь мозгами наружу, и уже не видел в нём того забавного парня, которого помнил по примитивным телевизионным сериалам – ситкомам. Ему прочили замечательную карьеру, и дело, в принципе, к тому и шло. После последнего сериала, который, кажется, получил какую-то премию, Максим Заворотнин начал появляться на первом канале в роли ведущего различных популярных телешоу. Затем полный метр, и оказалось, что Максим Заворотнин и здесь замечателен; затем роль в голливудском фильме, где он сыграл какого-то русского злодея; в общем, всё у него было прекрасно. А потом он пропал. Не то чтобы его кто-то искал, просто выпал из медиапространства, и вот он тут, как я вижу, с вскрытой черепной коробкой.

– Знаете, Андрей Михайлович, – прервал мои размышления Отто, – когда мы с Марианной сюда приехали, я был разбит. Я же действительно верил в школу насильственного просветления. Как же я был наивен! Мне казалось, что, дай людям возможность выйти за рамки привычного сознания, они тут же разрушат тюрьму, в которой находятся и почему-то называют жизнью.

Я понял, что монолог будем долгим, и посмотрел по сторонам в поисках стула. Отто достал из-под операционного стола табуретку.

– Но знаете, в чём была моя ошибка? – Ответ ему явно не требовался, и он тут же продолжил: – Просветление – не навсегда. То есть буквально. Я думал, что, осознав однажды, человек уже не вернётся к привычному