изменить подход к постижению истины, и знаете, Андрей Михайлович, что я понял? Я понял, что истину, по крайней мере ту истину, которую можно постичь, будучи ограниченным телесной оболочкой, нужно постигать совершенно человеческим способом, без лишних измышлений, в три этапа. Первый этап – мнение авторитетного человека, практикующего предмет изучения. Этап второй – первоисточник, скажем так, память предыдущих поколений о предмете изучения. И заключительный этап – собственный опыт. Я споткнулся на первом же шаге – мнение авторитетного человека. Ни один даже самый ужасный тиран, уничтоживший миллионы людей, ни один даже самый извращённый маньяк никогда и ни при каких условиях не ставили во главу угла зло как таковое. То есть зло ради исключительно зла. Везде какая-то идея, и, в принципе, сама идея, допустим, сделать народ своей страны процветающим или убить кучу женщин, чтобы больное сознание, считающее их причиной порока, успокоилось, не является злом как таковым. Ну не думает маньяк, убивая свою жертву: „Ах, какой я злой, и как мне хорошо творить зло ради самого существования зла“. Ну так ведь? У него там, в голове, в такой момент совсем другие мысли. А мне нужно мнение авторитетного человека. Человека, понимающего зло и зло в чистом виде творящего. Как это ни странно, у меня тут даже дьявол каким-то благодетелем получается. И знаете, Андрей Михайлович, кажется, я понял, где мне взять мнение авторитетного человека. Мне нужно этого человека создать, и Костя Лейба, как никто другой, подходит. И не только потому, что человек, всерьёз рассматривающий карьеру менеджера в компании сотовой связи, уже, в принципе, достоин быть приближен к истине зла, но и потому, что Костя – незаурядного ума человек и обладает всеми необходимыми суждениями и эмоциями для взращивания в себе ума, способного на зло ради зла. В конце концов, должен же у меня быть свой гомункул? Сейчас Костино внутреннее состояние пришло в гармонию с состоянием тела. Лицо его обезображено, он чувствует себя преданным, обманутым и не видит способа одолеть того, кого в этом винит. Обычно при таких данных сознание вполне способно забеременеть злом. Ну, и конечно, зло, абсолютное зло – это бывшее добро, потому что, Андрей Михайлович, зло – это эволюция не причиненного вовремя добра».

Первая мысль, которая пришла мне в голову, когда я дочитал письмо: «Главное – не ошибись, мой милый Отто. Не стань сам абсолютным злом, творящим зло исключительно ради зла. Вроде бы у тебя идёт третьим пунктом собственный опыт. У тебя для зла всё необходимое: условия, легенда и гениальный разум. Правда, у меня к гениальности свои претензии, и я не считаю гениальность высшей степенью человеческого сознания, стало быть, но злу, мой драгоценный Отто, не нужно величие, ему достаточно гениальности, и ты пока, сынок, всего лишь гениален, а не велик, и уж тем более ты – не учитель. Ты преодолел только первую ступень из возможных четырёх. Всего лишь поднялся над талантами и можешь считаться гением. Может быть, когда я закончу эту книгу, ты шагнёшь со ступени гениев на ступень великих, а там недалеко и до высшей стадии – ступени учителя масс, но, Отто, мой дорогой Отто, только найди другой способ вместо этого твоего третьего шага – собственного опыта, стало быть».

Глава третья

Каждый раз, когда я оказываюсь возле моря, меня посещает одна и та же мысль: почему, если на земном шаре в основном моря и океаны, я живу так далеко от воды? Постоянно кажется, что всё они врут про географию, хотя кто такие эти самые «они», я понятия не имею, тем более не знаю, зачем это им надо, стало быть. Но, тем не менее, почему? У меня же есть возможность, да что возможность, у меня свой дом в Сочи, у меня есть дом в Майами, у меня есть дом в Греции, так какого черта я живу в Москве? Наверное, всё это оттого, что море – чёрт его подери, океан – лучшее место на земле. Если жить на побережье постоянно, можно вообще забыть, что такое море-океан. Сложно восхищаться и мечтать о том, что каждый день видишь из окна.

В Сочи я решил полететь сразу, как прочёл письмо Отто. Не люблю я письма и сообщения, если честно. Когда не слышишь голос, вечно наделяешь буквы дополнительными смыслами, да и когда слышишь – то же самое, если не смотришь говорящему в глаза. Если бы Отто не был сейчас с Марианной, конечно, я бы к нему не поехал. Но теперь, когда моя дочь не просто рядом с этим человеком, а у них там, по всей видимости, любовь, тут уж я не могу оставаться в стороне. Быть рядом и при этом любить, как подсказывает мне опыт, почти невозможно. Любить легко на расстоянии, но когда объект твоей любви рядом – вот он или она храпит по ночам, а я вам скажу, женщины храпят зачастую виртуознее мужчин; вот любовь твоя сидит и тужится в туалете – очень сложно сохранить возвышенность чувств. Так люди, когда-то любившие друг друга, оказываясь рядом, превращаются, в лучшем случае, в родственников и уже не помнят причины, почему оказались вместе. Но моя Марианна – не типичная женщина, а мой Отто, как иногда мне кажется, вообще не из нашей реальности, и, если я собираюсь дописать эту книгу, мне абсолютно точно нужно всё увидеть своими глазами. Поэтому я вытерпел перелёт, хоть он и был недолгим. Ненавижу самолёты. Раньше просто боялся летать, но с возрастом, когда перестал бояться смерти, просто ненавижу летать. Теперь уже не из-за того, что боюсь умереть, а из-за того, что невольно в самолёте могу начать жалеть, если вдруг потеряю жизнь. А жалеть-то на самом деле нечего, стало быть.

В аэропорту меня встречали оба – и Марианна, и Отто. И если изменения Отто коснулись его внешне, он стал загоревшим брюнетом, что удивительно, я всегда думал, что люди с такой белой кожей, как у Отто, загореть не могут в принципе, если только сгореть; теперь Отто был чистым мулатом. Марианна же изменилась именно так, как меняется женщина, будучи по-настоящему счастливой и влюблённой. От нее исходил внутренний свет, и улыбка не покидала губ. Отто держал её за руку, как держат ребёнка, переводя через дорогу. Меня умилила эта сцена, и ещё мне показалось, что Марианна как-то округлилась что ли, сначала я подумал, что она просто поправилась, но эта её очаровательная округлость больше всё-таки походила на беременность.

Отто с Марианной жили в доме Анастасии Геннадьевны – покойной бабушки