— Думаю, да. Пока что.

— Это поразительно, — сказал Руперт, — и в этом нет никакого смысла, но я чувствую себя лучше. Ужасно усталым, но… Да, лучше.

— Теперь вы сможете заснуть.

— Я все же хочу избавиться от этой жалкой пародии на оперу.

Аллейн устало подумал, что ему, наверное, следует этому помешать, но вместо этого сказал, что хотел бы взглянуть на ноты. Они выключили свет за кулисами и пошли в переднюю часть зала. Аллейн сел на ступеньки авансцены и принялся перелистывать ноты, заставляя себя внимательно рассматривать каждую страницу. Все эти маленькие черные значки, которые казались такими красноречивыми, думал он, пока для Руперта не настал момент истины; и все эти странно нереальные диалоги, которые либреттист вложил в уста певцов. Фразы вроде «Какая комедия!», «Не сплю ли я?» и «Будь она моей».

Он дошел до последней страницы и обнаружил, что ее уголок действительно был оторван. Он поднял глаза на Руперта и увидел, что тот крепко спит в одном из кресел для важных гостей.

Аллейн собрал в одну стопку сценарий и ноты с пюпитров, положил их рядом с Рупертом и коснулся его плеча. Тот резко проснулся, дернувшись, словно марионетка в руках кукловода.

— Если вы не передумали, — сказал Аллейн, — они ваши.

И Руперт пошел к камину в холле, где все еще тлели угли. Переплетенная бумага тяжело горит. «Чужестранка» лишь тлела, чернела и сворачивалась по краям. Руперт воспользовался большими каминными мехами, и по краям рукописи побежали огоньки. Он бросил в камин листы с отдельными партиями, и они мгновенно занялись огнем и улетели в дымоход. Рядом с камином стояла корзина с хворостом для растопки, и он бессистемно и старательно принялся швырять его в камин, словно желая избавить оперу от мучений. Вскоре по холлу поползли тени и свет от камина. Беременная женщина стала похожа на ухмыляющуюся кандидатку на пытки. В какой-то момент блеснул красным оставшийся без пары кинжал на стене. В другую секунду ненадолго осветились двери в концертный салон, а один раз блуждающая вспышка света выхватила из тьмы лестницу.

Именно в этот момент Аллейн заметил какую-то фигуру на лестничной площадке. Она стояла, положив руки на балюстраду и наклонив голову, глядя вниз, в холл. Ее появление было кратким, словно мысль — сотая сотой доли секунды. Огонь погас, а когда лихорадочно вспыхнул снова, человек наверху, кем бы он ни был, исчез.

Берт? Нет, подумал Аллейн. На фигуре, он чувствовал в этом уверенность, был халат или пальто; но кроме этого, у него не было никакого представления о том, кто именно это был из тех семи человек, любой из которых мог бродить по дому этой ночью.

Конец «Чужестранки» был драматичным. Ветер завывал в каминной трубе, пылающие дрова рассыпались на части, и наконец остатки сценария взлетели вверх и исчезли. Последнее, что они увидели — парящий призрачный лист тонкой черной бумаги, на котором на долю секунды появились белые буквы «Посвящается Изабелле Соммите»; потом и этот листок рассыпался и улетел в дымоход.

Не вымолвив ни слова, Руперт повернулся и быстро пошел вверх по лестнице. Аллейн пододвинул к огню каминную решетку. Отворачиваясь, он заметил на столе у главного входа тяжелый парусиновый мешок с цепочкой и висячим замком: почтовую сумку. Очевидно, ее должны были отправить на катере и в суматохе позабыли.

Аллейн пошел вслед за Рупертом наверх. Теперь в доме было очень тихо. Ему показалось, что промежутки между ударами шторма стали длиннее.

Когда он дошел до лестничной площадки, то с удивлением обнаружил там Руперта, который стоял и смотрел на спящего Берта.

— У вас ведь есть ключ от этой комнаты? — тихо спросил Аллейн.

— А разве вы его не получили? — прошептал в ответ Руперт.

— Я? Получил? Что вы хотите сказать?

— Она сказала, что он вам нужен.

— Кто «она»?

— Мария.

— Когда?

— После того как вы и доктор ушли из моей комнаты. После того как я лег спать. Она пришла и попросила ключ.

— Вы его ей отдали?

— Да, конечно. Для вас.

Аллейн сделал глубокий вдох.

— Я не хотел, — шептал Руперт. — Господи! Идти в эту комнату! Увидеть ее! Вот такую.

Аллейн подождал несколько секунд, прежде чем спросить:

— Какую «такую»?

— Вы сошли с ума? Вы же видели ее. Это кошмар.

— Значит, вы ее тоже видели?

И тут Руперт осознал, что он только что сказал. Он шепотом принялся отрицать и разубеждать. Конечно же он ее не видел. Мария рассказала ему, как она выглядит. Мария ему все описала. Мария сказала, что Аллейн отправил ее за ключом.

У него кончились слова, он резко взмахнул рукой и сбежал. Аллейн услышал, как захлопнулась его дверь.

И наконец сам он тоже лег спать. Когда он шел по коридору к их спальне, часы на лестничной площадке пробили четыре. Когда он раздвинул шторы, мир снаружи слегка посерел. Трой крепко спала.

III

Марко принес им завтрак в восемь утра. Трой не спала с семи. Она проснулась, когда Аллейн лег, и тихо лежала, ожидая, не захочет ли он поговорить, но он лишь слегка коснулся ее головы и через несколько секунд уснул мертвым сном.

У Аллейна не было привычки застревать на полпути между сном и бодрствованием. Он проснулся как кот — мгновенно и полностью, и пожелал Марко доброго утра. Марко раздвинул шторы, и комнату залил бледный утренний свет. На стеклах не было капель дождя, ветра не было слышно.

— Проясняется? — спросил Аллейн.

— Да, сэр. Медленно. Озеро еще сильно штормит.

— Слишком сильно, чтобы прошел катер?

— Конечно, сэр, слишком сильно.

Он поставил на кровать перед ними удобные подносы и принес им дополнительные подушки. Его смуглое, довольно красивое лицо оказалось рядом с их лицами.

— Вид, наверное, великолепный — на озеро и горы? — непринужденно спросил Аллейн.

— Очень впечатляющий, сэр.

— Вашему таинственному фотографу надо бы быть там со своим фотоаппаратом.

На щеке Марко, под оливковой кожей, слегка дернулся крошечный мускул.

— Он точно сбежал, сэр. Но вы, конечно, шутите.

— Вы знаете, как именно убили мадам Соммиту, Марко? Детали?

— Мария рассказывать вчера вечером, но она так легко возбуждается. Когда она нервная, она не разумная. И невозможно понять. Это всё, — сказал Марко, — очень ужасно, сэр.

— Вчера на катер забыли отнести сумку с почтой. Вы заметили?

Марко перевернул баночку с джемом на подносе Трой.

— Простите, мадам, — сказал он. — Я неуклюжий.

— Все в порядке, — сказала Трой. — Ничего не разлилось.