– Я сейчас обращаюсь к тому, кто разместил эту информацию, – продолжала Конвей. – К девушке, которая утверждает, что знает, кто убил Криса Харпера.

Пространство комнаты затрепетало.

Конвей вновь принялась расхаживать, поигрывая фотографией.

– Ты думаешь, что соврать нам – это все равно как сказать учителю, что забыла домашку в автобусе, или родителям – что не выпивала на дискотеке. Ошибаешься. Ничего подобного. Это не мелкая хрень, которая забудется, как только закончишь школу. Это настоящая серьезная жизнь.

Девчонки пожирали глазами Конвей.

Она была для них загадкой. Не то что я или знакомые мальчишки – с нашим чуждым миром они понемногу учились взаимодействовать и договариваться, знали, что рано или поздно пригодится, но не понимали зачем. Но Конвей была своя. Женщина, взрослая: она уже все знала. Как носить то, что ей идет, как правильно заниматься сексом или отказываться от него, как оплачивать счета, как жить в диком мире за стенами школы. В омут, где они едва помочили ножки, она ныряла с головой и свободно плавала.

Они хотели приблизиться к ней, потрогать за рукав. Строго судили ее, оценивая, оправдает ли она их ожидания. Прикидывали, а оправдают ли – когда-нибудь – они сами. Пытались разглядеть тонкую тропку, ведущую от них к ней.

– Объясняю на пальцах: если ты знаешь, кто убил Криса, ты в серьезной опасности. В смысле, тебя могут убить. – Она резко взмахнула фотографией. – Думаешь, это так и останется секретом? Если остальные еще не растрепали всей школе, к концу дня обязательно разболтают. Как быстро новости дойдут до убийцы? Сколько ему или ей понадобится времени, чтобы вычислить, кто именно создает проблему? И каким образом, по-твоему, убийца эту проблему разрешит?

У нее был хороший голос. Ровный, твердый, уверенный. Она говорила как взрослый со взрослыми – запомнила и использовала мой прием.

– Ты в опасности. Сегодня. Завтра. Каждую секунду, пока не расскажешь нам все, что знаешь. После этого убийце уже нет причин охотиться за тобой. Но до того…

Снова рябь, как круги по воде. Свита Джоанны украдкой переглядывалась. Джулия, потупившись, соскребала что-то с костяшек пальцев.

Теперь Конвей нарезала круги с удвоенной скоростью.

– Если ты всего лишь хотела пошутить, тогда дело еще хуже. Убийца-то не знает, что ты просто дурачилась. Он – или она – не может себе позволить рисковать. И поэтому ты все равно в серьезной опасности.

Она еще раз потрясла фотографией.

– Если это шутка, ты, возможно, теперь боишься, что, если признаешься, у тебя будут неприятности с полицией или школьной администрацией. Не переживай. Да, мы с детективом Мораном тебя отчитаем, прочтем лекцию на тему “Что бывает, если понапрасну тратить время полиции”. Да, возможно, придется посидеть в школе после уроков. Но это гораздо лучше, чем умереть.

Джоанна наклонилась к Джемме и, даже не таясь, что-то прошептала ей на ухо. Ухмыльнулась.

Конвей остановилась. Впилась в нее взглядом.

Джоанна продолжала ухмыляться. Джемма замерла с открытым ртом, не зная, улыбаться или нет; соображала, кого надо больше бояться.

Надо бы – Конвей.

Конвей стремительно подлетела к Джоанне. Казалось, она ее вот-вот стукнет.

– Я с тобой разговариваю?

Джоанна уставилась на нее в ответ и, презрительно скривив губы, процедила:

– Прошу прощенья?

– Отвечай.

Девчонки насторожились. Так школьный класс мгновенно превращается в арену, когда вспыхивает конфликт и все ждут, кто первым прольет кровь.

– Э, но я абсолютно не понимаю, о чем это вы.

– Здесь, сейчас я говорю с одним-единственным человеком. Если это ты, то заткнись и слушай. Если нет – заткнись, потому что не с тобой разговаривают.

Там, где росли мы с Конвей, когда на тебя наезжают – ты бьешь в ответ, сильно, быстро и прямо в рожу, пока не заметили твое уязвимое место и не вцепились в него. Если обидчик отваливает, ты победил. В остальной части мира, цивилизованной, люди тоже оставляют тебя в покое после такого удара, но не потому, что ты победил. Они просто относят тебя к категории “мразь”, подкатегория “животное”, папка “держаться подальше”.

Конвей не могла этого не знать, иначе не добралась бы до своего нынешнего положения. Что-то – эти девчонки, эта школа, это дело – вывело ее из равновесия. Она лажала.

Не моя проблема. В тот день, когда я поступил в полицейскую школу, я поклялся: все, с этим завязываю, наезжать и хамить отныне не мое дело. Мое дело – надевать наручники и заталкивать на заднее сиденье полицейской машины; не материться и не изображать, что я такой же. Конвей собралась облажаться – вперед, флаг ей в руки.

Джоанна все так же нагло скалилась. Зрители напряженно ожидали финального удара. Солнце горячим утюгом жгло мне спину сквозь ткань пиджака.

Я поерзал, устраиваясь поудобнее на подоконнике. Конвей резко развернулась, поймала мой взгляд.

Едва заметно киваю. Осторожно!

Конвей, прищурившись, медленно повернулась к Джоанне. Плечи опустились, расслабились.

Улыбнулась. И заговорила спокойным, вкрадчивым голосом, как с ребенком-несмышленышем:

– Джоанна, я понимаю, тебе тяжело не быть в самом центре внимания. Понимаю, что до смерти хочется закатить истерику: “А-а-а, посмотрите все на меня!” Но я уверена, что если ты изо всех сил постараешься, то сможешь продержаться еще несколько минут. А когда мы закончим, подруги объяснят тебе, почему это настолько важно. О’кей?

Джоанна словно одним махом опрокинула чашу с ядом. И постарела лет на тридцать.

– Справишься? Ради меня?

Джоанна откинулась на спинку стула, закатила глаза:

– Да пофиг.

– Вот и умница.

Зрители смотрели с одобрением: у нас есть победитель. Джулия и Холли улыбались. Элисон выглядела одновременно напуганной и счастливой.

– Так вот, – Конвей обернулась к остальным, – ты, кто бы ты ни была. Знаю, что тебе это понравилось, но у тебя точно такая же проблема. Ты не принимаешь убийцу всерьез. Возможно, потому что на самом деле не знаешь, кто это, и он или она для тебя не совсем реальный человек. Возможно, наоборот, знаешь, и он или она не кажется таким уж опасным.

Джоанна пялилась в стенку, обиженно скрестив руки на груди. А вот прочие девицы были в полном распоряжении Конвей. Она справилась, оправдала их ожидания.

Луч солнца падал прямо на фотографию, где радостно смеялся Крис.

– Крис, наверное, думал так же. Я видела много таких умников, которые решили не принимать убийцу всерьез. В основном в морге.

Голос у нее опять стал серьезным и мрачным. Когда она замолчала, девчонки, кажется, даже дышать перестали. Жалюзи колыхались на легком ветерке.