Разумеется, КПП на въезде в город их пропускает.

— Мне кажется или нет, что все эти ребята — евреи? — задумчиво спрашивает рядовой зрелого возраста более молодого сержанта.

— Может, все, может, не все, — флегматично ответствует сержант.

Время 08:10.

— Ты гляди, какие упорные, — вполне по-русски и уже одетый в советскую форму говорит давешний гауптман, комментируя отчаянную оборону казарм полицейским батальоном.

Один за другим к казармам подъезжают немецкие танки уже с красными звёздами и начинают методично и безнаказанно, — у полицейских нет артиллерии, бояться нечего, — превращать казармы в развалины.

После прекращения сопротивления пехота вытаскивает немногочисленных раненых украинцев. Жёстко и сноровисто им оказывают первую медицинскую помощь. Затем сдают подошедшим бойцам НКВД, которые со злорадными ухмылками на семитских лицах, укладывают их в грузовики и отвозят в местную тюрьму. Работы им предстоит много, но никого подгонять не придётся.

Весь день еврейский полк, бывший ополченческий, а ныне спецполк НКВД, переформированный и переброшенный из Луцка, занимается зачисткой города и массовыми арестами. Первым делом берут под контроль фотоателье и собирают с пленных немцев фотографии, сделанные здесь за время оккупации. Уверенность в безнаказанности часто очень зло шутит над преступниками.

Вечером во Львов прибывает прикомандированная Цанавой следственная группа НКВД. Из Каунаса. А утром следующего дня у зданий тюрьмы и управления НКВД собирается стихийная толпа, требующая выдачи оставшихся в живых полицейских.

Время 18:05.

Рокоссовский.

«Артемида» прибыла прямо на львовский вокзал с пушками и пулемётами наготове, но стрелять не пришлось. И как говорится, война войной, а ужин по распорядку. Дела, конечно, обсуждаем.

— Какие общие потери при взятии города, Алексей Гаврилович, — с аппетитом уминаю гороховую кашу с тушёнкой из консерв. Уже не разбираю, наша или немецкая. В Белоруссии тоже заработал консервный завод, и в армию пошла доморощенная тушёнка.

— Тридцать один человек убитыми и ранеными, — начштаба отвечает мгновенно. — Это всех. По большей части потери среди НКВД. Им приходится по всем щелям вражин выковыривать.

Взять город оказалось легко, думаю про себя. Настоящая работа начинается потом. Нудная и кропотливая. Население надо приводить в чувство, организовать поставки продовольствия. Для этого открывать магазины Военторга. Только сейчас оценил гениальность задумки Павлова. За Военторгом тянется вся торговая сеть. В магазины чуть позже пойдёт посуда, инструмент, другая хозяйственная мелочь. Продовольствие тоже будет поставляться. И всё продаётся исключительно за советские деньги.

Крестьяне могут тоже на рынках продать своё. Если что осталось после немцев. Пока про них можно забыть, так Павлов порекомендовал. Вроде не хорошо, зато легче, когда ещё о них думать не надо. Сами как-то выкрутятся, сказал Дмитрий Григорич. При немцах как-то выживали, выживут и сейчас.

Найдут возможность. Кто-то в администрации будет работать, кто-то может в Красную Армию записаться, если мужчина и не старый. Военные за постой будут платить, это тоже надо организовать.

— Давай-ка издадим приказ под контроль политработников. Насчёт половых преступлений и вообще интимных отношений военных с гражданскими женщинами. Нам только эпидемии венерических заболеваний не хватало.

19 ноября, среда, время 09:10

Львов. Бронепоезд «Артемида».

Рокоссовский.

Поднялись мы спокойно, позавтракали, поработали и получаем срочное сообщение. Курьером. Радиосвязь в гарнизоне пока не отладили, и телефонная сеть работает неустойчиво.

— Товарищ генерал-лейтенант! — сержант браво бросает руку под козырёк. Таким же жестом не отвечаю, голова не покрыта.

— В городе беспорядки!

— Что⁈ Восстание? Выступления против Советской власти? — сразу мелькает мысль «Ах, как прав был Павлов!». — Подавить силой!

— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант! У тюрьмы и управления НКВД собралась толпа местных жителей, требуют выдачи пленных полицейских и немецких солдат.

— Х-м-м… слушай мой команду, товарищ сержант. Возвращайся и объяви народу, что сейчас прибудет командующий фронтом. Там оцепление есть? Тогда командир оцепления пусть объявит.

Выезд командующего дело непростое. С платформ сгоняют броневик и грузовик. Фыркая моторами, они объезжают здание вокзала. Я с адъютантом и взводом охраной проходим через пустое здание. Гражданское сообщение прервано, его и при немцах почти не было.

Через десять минут мы у львовской тюрьмы. Чей-то бывший замок, толстые стены с бойницами, башенки. У входа, ограждённого цепью вооружённых бойцов, волнуется толпа. Навскидку, в основном, состоящая из евреев.

Мой взвод быстро спешивается и формирует второе оцепление, оттеснив толпу подальше. Хотел влезть на броневик, адъютант не позволяет.

— Товарищ генерал, очень лакомой мишенью станете.

И то верно. Иду к крыльцу.

— Тихо, граждане! — толпа, примерно в тысячу человек, притихает не только от зычной команды капитана НКВД на крыльце, но и от моего появления.

— Мне правильно доложили, что они хотят расправы над полицейскими? — на мой вопрос после приветствия капитан госбезопасности отвечает утвердительно. Начинаю реализовывать идею, пришедшую в голову по дороге.

— Граждане! — начинаю толкать речь. — Я — командующий Украинским фронтом, освободившим город от немецко-фашистких захватчиков. Генерал-лейтенант Рокоссовский. Скажу сразу, мы никакого самосуда не позволим. Советская власть в моём лице и работников НКВД такого не допустит. Но вы пришли сюда не зря. У нас есть несколько человек из разгромленного полицейского батальона. Остальные уничтожены в ходе боя. Можете сами сходить на развалины их казарм и убедиться в этом.

Толпа начинает слегка гудеть. Перебрасываются словами и ждут, что скажу дальше.

— Все задержанные предстанут перед полевым трибуналом, и каждый получит справедливый приговор. Но раз вы пришли сами, то просим вас помочь следствию…

Поворачиваюсь к капитану, кратко советуюсь.

— Да, это будет просто здорово, товарищ генерал-лейтенант, — напряжённость на лице капитана исчезает, его озаряет улыбка. Толпа напряжённо ждёт.

— Сейчас работники НКВД будут выводить задержанных по одному, — на самом деле, кого-то и выносить придётся из тюремного лазарета. — Если кого-то из них опознаете, как участника бесчинств и преступлений, оставьте работникам следствия свои адреса и имена. Вас вызовут повесткой для дачи обвинительных показаний. Сейчас выстройтесь, пожалуйста, полукругом. Те, кто выше ростом, сзади. Кто пониже, впереди. Если кто-то кого-то узнает, поднимайте руку, выходите и записывайтесь у работника НКВД.

Работа закипает. Тем временем прибывает ещё одна рота НКВД. Те переходят в беседах с гражданскими на идиш в дикой смеси с русским. Народ успокаивается окончательно. Еврей с евреем может поспорить, но понять всегда поймёт.

— Внимание, граждане! — обращается наблюдающий за процессом капитан. — За время оккупации преступления могли совершать не только изменники, сотрудничавшие с гитлеровцами, но и обычные гражданские. Если кому-то что-то известно о таком, пишите заявления.

— Только