— Почему ты думаешь, что по пьяни один раз?

— Потому что иначе быть не могло, я тебя уверяю. Я его знаю, он же тебя любит!

— Боря, ты действительно ничего не знаешь или прикидываешься?

— Машка…

— Что «Машка»?

— Машка… Я не знаю, как сказать. Если у него была… любовница, я действительно набью ему морду.

Может, кстати, у него и была любовница, постоянная, ведь наверняка же ему кто-нибудь все-таки нравился из тех, кого он встречал. Может, ее он не снимал на пленку, и все было по-другому. А может, и не было. Я этот вопрос пыталась решить уже из чисто утилитарных соображений — в романе я своему герою любовницу нашла, много кого ему нашла — а вот как в жизни было у Сережи, это надо у Сережи спрашивать. Были ли у него время и силы на любовницу, не были ли? Я сейчас рассуждаю отстраненно, спокойно, как будто это все не про моего мужа, а про совершенно чужого человека говорится. Я уже превратила его в персонаж. Мне уже все равно.

— Боря, я тебе сейчас расскажу, как все было, если ты мне скажешь правду. Скажи мне, знал ты это или не знал, хорошо? Ты мне можешь солгать — Сергей же мог, оказывается, врать так, что я ничего не замечала — и если ты мне соврешь, я скорее всего этого не пойму сразу. Ты же тоже адвокат, ты тоже, наверное, врать умеешь, когда нужно. Но я тебе верю сейчас — если соврешь, я потом это пойму когда-нибудь, и уже верить тебе не буду. Дай слово, что скажешь правду.

— Даю. Маша, я не понимаю, ты про что вообще? Даю, даю слово.

— Даешь слово, что скажешь мне, знал ты это, то, что я сейчас скажу, или нет, хорошо?

— Даю слово, что скажу правду. Конечно.

Ну вот. Как бы это покороче сформулировать? Чтобы без соплей. Чтобы не рассказывать все. Потому что даже если Борька такой же и делает все так же — не надо ему рассказывать, как мы расставались, не надо ему этого знать. Он — у меня почему-то такое ощущение — еще слишком маленький для этого. И ему жениться сейчас. Пусть это будет не про семью, а про работу. Это ведь и есть про работу. А как мы расставались — это наше с Сережей личное дело.

— Боря, я встретила женщину, жену вашего клиента. Она сказала мне, что Сергей взял у нее деньги, якобы для взятки, судье, и потом переспал с ней, и сделал запись, как он с ней спит, и когда потом этого человека осудили, он показал ей кассету и сказал, что он всем все расскажет, если она пойдет в милицию.

Борька сидит уже не бледный, а совершенно зеленый. Он молчит. И я молчу.

— Знал ты, что он делает такие вещи? Не про этот конкретный случай — вообще знал?

Он начинает отвечать, но скрипит, как ржавые ворота, хрипит и кашляет, поперхнувшись.

— Его оболгали. Он не мог этого сделать. Она просто отомстить тебе хотела. За мужа.

— Нет, Боря, его не оболгали. Потому что я видела эту кассету. Я нашла ее сама, на следующий день после того, как мы были у тебя. А женщину я встретила случайно, много спустя. Я узнала ее по той записи, я ее заставила мне все рассказать, ей от меня ничего не было нужно. И кассета, кстати, была не одна. И женщин на этих кассетах было несколько.

Мы молчим. Я начинаю дрожать — от холода, и от того, что держать себя в руках мне все-таки удается с трудом — когда я рассказываю это, я переживаю все заново. И я вижу, что Борька тоже дрожит.

— Ты знал?

— Нет.

— Ты мне слово дал.

— Нет, я не знал. У тебя есть эти кассеты?

— Нет. Сергей забрал их и потребовал, чтобы я ничего никому не рассказывала, никому, и тебе тоже, чтобы я с тобой больше не встречалась. Это было условие нашего развода. Он не хотел меня отпускать, я сама ушла.

— Я не знал.

— Ты не знал, что он записывал на пленку, не знал, что он с ними спал или не знал, что он брал деньги?

Я окончательно превращаюсь в «плохого следователя». Я смотрю на себя со стороны и ужасаюсь. Сейчас я способна на самое мерзкое — я уже «выбиваю» из него правду.

— Я ничего не знал.

— Ну не может этого быть, Боря! Ты столько лет с ним вместе работаешь — неужели это можно скрывать друг от друга, когда все так тесно — взятки, обман, вот все это? Ты же дела его знаешь, ты знаешь, наверняка, кого за что посадили, знаешь, что и как у вас делают для этого!

— Все делают по-разному. Я знаю, что некоторые судьи берут взятки. Знаю, что подследственные предлагают — и мне предлагали. Знаю, что бывают адвокаты, которые этим занимаются. Я никогда этого не делал. Если поймают, как минимум выгонят из коллегии. Но вообще это подсудное дело, если докажут.

— Боря, сколько ты получаешь?

— Что?!

— Сколько ты получаешь, сколько ты зарабатываешь, сколько вообще должен зарабатывать адвокат? Я хочу понять, на какие деньги мы жили с Сергеем. Потому что у нас не могло быть столько денег, я никогда не знала, сколько у него денег, я даже не спрашивала.

— Все зарабатывают по-разному. Сумма вознаграждения зависит от дела. И потом, клиент может доплатить еще сверх договора, в благодарность — это не афишируется, конечно, но и не возбраняется.

— И что это значит?

— Значит, что у Сергея, конечно, было денег больше, чем у меня, я это понимал — но он опытнее, дольше здесь работает, более сложные дела ведет, может быть. Вообще финансовая сторона… Мы ее не обсуждали. Это не принято, в подробностях. Это знает только глава бюро, я не знаю, сколько именно зарабатывают мои коллеги.

— Ясно.

Я ловлю себя на том, что говорю — «ясно». Так говорит Иван. Я никогда раньше так не говорила.

— Маша, если это правда…

— У меня нет никаких доказательств. Мне они не нужны, понимаешь. Я когда нашла эти кассеты — я понятия не имела, что это имеет отношение к его работе. Я просто поняла, что у него было много женщин и он снимал их на пленку. Мне это… не понравилось. Я решила, что жить с ним больше не хочу. Все. А насчет денег — случайно вышло, совершенно случайно, три недели назад. Я обещала этой женщине, что не буду никому рассказывать, не буду шум поднимать — она боится, что ее муж узнает. И ты, Борис, пожалуйста, не пытайся… Я сказала это тебе, чтобы ты понял. Я не хочу, чтобы она думала, что я ее предала. Ей и так плохо — и виноват в этом Сергей. А значит, я перед ней тоже виновата.

— Я понял. Ты знаешь фамилию ее мужа? Тут я вспоминаю, что действительно знаю ее фамилию — остальное выяснить не трудно. Но я обещала.

— Нет. И если бы знала, не сказала бы тебе. Просто поверь мне, что она существует — и я видела ее раньше, чем она узнала о моем существовании, так что особых доказательств, что она говорит правду, мне не потребовалось.

Мы сидим уже час. Из кафе к нам выходит девушка и спрашивает, не хотим ли мы заказать что-нибудь еще. Нет, мы не хотим.

— Я все понял. Клянусь тебе, что я ничего не знал. Ты хочешь, чтобы я тоже никому об этом не рассказывал?