— Хорошо, пусть скотина. Толком объясните, что было.

— Муж работал в мэрии. Занимался строительством. Должность небольшая, но деньги всегда были. И я, правда, внимания не обращала — есть и есть. Вы же знаете, у чиновников оклады маленькие, но есть много еще чего — премии, бонусы всякие и прочее. Я тоже работала, в журнале — где работала до замужества, там и продолжала, десять лет уже работала. Квартиру от мэрии получили, дачу — от мэрии, машина была хорошая, отдыхать ездили, лечились бесплатно — хорошая страховка, очень, все для ребенка — никогда никакой особенной роскоши не было, бриллианты в шампанском не топили — просто жили нормально, хорошо жили, наверное.

Просто хорошо жили. Это тоже очень похоже. Бог знает, что мне сейчас предстоит узнать о своей жизни — но мы тоже хорошо жили и я не подозреваю на что. Права мама — я даже не знала, какая у него зарплата. И вот эта вот женщина, лет на пять меня старше, с распухшим от слез лицом, срывающимся голосом рвет сейчас на моих глазах салфетки и мнет в пепельнице окурки — она тоже не знала.

— Ну а потом его арестовали вдруг — и все. Ничего я не знала, он мне ничего не говорил, может, сам не знал, что будет — подготовиться не успел. Я потом уже поняла, они же там все брали, поголовно — он же мелкая сошка, они просто сдали его, когда надо было, а сами остались сидеть на своих местах спокойно. Бросили его, никто пальцем не пошевельнул. Я одна с ума сходила, что делать, не знала — вся надежда была на Сергея. Он, правда, очень помог вначале — успокоил, объяснил, наладил передачи и вообще — год же почти под следствием, в СИЗО, я не знаю ни что, ни как… И там, конечно, тоже надо было взятки давать, по мелочи — я давала, что было, всю зарплату свою отдавала, у сослуживцев занимала — все же арестовали, дачу, машину, счет в банке — все конфисковали потом… Все делала — лишь бы выжил, лишь бы вышел…

Я молчу. Я думаю, что было бы со мной, если бы арестовали Сергея. Мои собственные недавние проблемы выглядят на этом фоне микроскопическими.

— Ну а потом незадолго до суда Сергей сказал, что надо дать судье взятку — и тогда отпустят Алешу. Ну или хоть условно, как получится. Обязательно надо дать, иначе ничего не выйдет. У меня квартира была от бабушки, в другом городе — я продала. А нашу ведь потом тоже конфисковали — она тоже оказалась купленная, на эти деньги — в общем, я сейчас с дочкой у мамы живу. Но не важно это все, не важно — продала я квартиру, достала деньги, отдала ему — потому что как же иначе. Мы же не проживем без него! Я мужа люблю — но он же еще и мужчина, кормилец, отец, как я буду без него? Я все сделала. И когда этот мерзавец сказал… Когда он сказал — это я тоже сделала.

— Что сказал?

— Что хочет, чтобы я с ним переспала.

Пауза висит долго, сигаретный дым висит, тоска висит в воздухе — ее тоска и моя тоска.

— Подъезжал сперва потихоньку, намекал, комплименты говорил — а потом прямо уже — условие поставил. Если дам — поможет. Деньги ведь не ему, деньги — судье, а ему зачем рисковать? И я согласилась, дура — знала бы я, на что соглашаюсь! Никогда бы!..

Она стучит по столешнице, сжимает кулаки, сейчас, кажется, раздавит пальцами рюмку. Мне опять надо ее успокаивать, а я уже не могу, мне не до того, у самой сил практически не осталось. Наконец она достает платок, вытирает слезы, сморкается, успокаивается сама.

— Я к нему пришла — деньги принесла и себя принесла, все за один раз. Я думала — ну, может, он неудовлетворен, может, ему жены мало, баб разных любит, попользоваться хочет, раз уж возможность есть. А он деньги взял, в комнату меня завел, сказал «раздевайся» — а там камера стоит. Я туда-сюда, бежать, да уж поздно. Так надо, говорит. Отымел меня перед камерой, как скотину — мне кажется, ему самому скучно было, просто — ну, как на работе.

— Я видела, — не удержавшись, говорю я.

— Вы видели. Мне бы убежать — да поздно было, деньги я ему уже отдала, мужа спасти хотела. А он мне потом говорит — это для страховки, кассета останется у меня. Тут я поняла, во что влипла. Я и теперь перед ним — как кролик перед удавом. Могла бы — убила бы!

— И что было дальше?

— Ничего не было. Суд был — и Алеше восемь лет дали. Больше шести еще осталось. Я к нему кинулась, к этому… Он говорит, ничего не могу сделать, деньги судья взял, а результата нет, так бывает, судью к ответственности не привлечешь — не он подлец, судья подлец. Только я не знаю, что было-то — я не знаю теперь уже, давал он эти деньги или нет! Не давал, никому ничего не давал наверняка, скотина такая! Да уверена я, что не давал. Он эти деньги вам, домой принес — вы на них жили и сапожки себе новые покупали! На эти самые деньги. Муж ваш их на мне заработал — на мне лежал, ногами по мне елозил, трахал меня и для вас деньги зарабатывал!

Это я уже поняла. Я уже поняла. Мы летим в бездну, и у нее нет дна, и темно вокруг. Это было первое, о чем я подумала — первая абсурдная мысль, которая тогда пришла мне в голову — что Сережа так зарабатывал для меня деньги. И это оказалось правдой.

— Я пыталась. Я к судье хотела пойти, к прокурору хотела… А он мне кассету под нос сунул и говорит — никто тебе не поверит, ты замазанная — а прежде, чем ты до прокурора доберешься — я это все мужу твоему расскажу. Он же адвокат, он в любой момент к нему мог попасть! Он бы и показал, небось, нашел бы способ. Ну и я замолчала. Муж мне этого не простит, если узнает. Многое, может быть, и простит — а этого не простит. У нас дочь, что она обо мне будет думать? Муж через шесть лет выйдет, а может и раньше, если подать на условно-досрочное, бывает, освобождают. Он у меня мужик работящий, работу найдет, он нас вытянет — а я без него пропаду. Кому я нужна теперь, мне уж сорок скоро — и я из сил выбиваюсь, чтобы все для дочери. Муж мне верит, он ко мне вернуться хочет, он не думает, что моя вина есть в том, что его не оправдали. И я его люблю. Он не простит.

— Может быть, простит. Это же ради него.

— Нет, не простит. Не знаю, потом, когда-нибудь… Да нет, лучше, чтобы никогда. Как я ему в глаза смотреть буду, если буду знать, что он это видел. Если когда-нибудь сама скажу — он хотя бы запись не увидит. Я ведь ее тоже видела — Сергей ваш, он мне ее показал, чтоб запомнила, чтоб не обольщалась. У него все рассчитано было — с гарантией. Ну что вы смотрите? Это, кажется, все, что вы хотели знать — больше нет ничего. Довольны вы?

Я довольна. Больше я знать ничего не хочу. Мне и этого достаточно. С горкой.

— Что вы делать будете с этим? Мужу расскажете, что я вам тут наговорила? Если расскажете, он мне мстить будет, не простит, что проболталась, не такой человек, чтобы простить. Если начальству расскажете — директор вон вокруг вас как вьется, велел все для вас делать, луну с неба — если ему расскажете, тоже ничего хорошего не будет. Я тогда сама отсюда уйду.

— Никому я не расскажу.

— Расскажете. Вы же хотите другого редактора — значит, он вас спросит почему. Увольняться мне надо, вот что — или в отпуск за свой счет на полгода, чтоб вас другому передали — а так нельзя, сами выгонят тогда.