И конечно, Адам. Адам был обеспокоен и возмущен. Летом 1942 года он покинул гетто по настоянию Ирены только для того, чтобы на несколько месяцев оказаться запертым в четырех стенах квартиры Марии Кукульской, и начинал понемногу сходить от этого с ума. У дочери-подростка Марии, Анны, и то было больше свободы, чем у него, и Адама это тяготило. По натуре он был человеком мрачным и склонным к меланхолии. Ему прямо сейчас нужна была работа, которая имела бы хоть какой-то смысл. И его можно было понять: возлюбленная, рискуя жизнью, ведет активную деятельность в подполье, в то время как он вынужден прятаться без дела в квартире с одними женщинами. Позднее Ирена признавалась, что прекрасно понимала его и постоянно искала, чем бы занять.

Теперь ей представилась такая возможность. Адам будет отвечать за документы и ведение финансовой отчетности – ее бухгалтерию, еще и по этой причине Ирена была благодарна Юлиану Гробельному и «Жеготе». Ирена занималась крупной, опасной и хорошо оплачиваемой операцией, что подразумевало тщательную отчетность. Но, с другой стороны, обнаружение этих записей было бы роковым. Но другого выхода у Ирены не было. «Через мои руки проходили очень крупные суммы, – вспоминала она, – и я всегда чувствовала огромное облегчение, если могла доказать, что они попали в нужные руки…244 Вести все эти записи было в моих собственных интересах». Их бюджет увеличивался каждый месяц; иногда она наблюдала, как приходят и уходят суммы в 200–250 тыс. злотых – порядка 750 тыс. долларов по сегодняшнему курсу. Средства поступали из источников польского правительства в изгнании и от еврейско-американской общины. Осознавая оказанное им священное доверие, Ирена с Адамом учитывали каждый злотый.

Конечно же не только деньги придавали им сил. Важнее было то, что к январю 1943 года в списках Ирены значилось уже больше тысячи детей. Каждый ребенок, помещенный Иреной в убежища по всей Варшаве, был жив. Они пока не потеряли никого. Это можно было назвать чудом. К концу войны девяносто процентов польских евреев – около трех миллионов человек – будет уничтожено. Но не «дети Ирены».

Но Ирена не только спасала детей: она прятала любого, кому нужно было скрыться от немцев. Еврейским подросткам прятаться в домах или приютах было невозможно, и часть из них присоединялись к сети Ирены в качестве связных. Немецкий контроль над гетто усилился, старые маршруты переставали действовать, и покинуть квартал теперь можно было, предприняв опасное и неприятное путешествие по городской канализации. Связные Ирены действовали в этом случае как проводники, выводя семьи из гетто и доставляя туда послания и деньги. Сейчас все большую силу Сопротивление набирало на «арийской» стороне Варшавы, и многие молодые люди присоединились к партизанам. Мария и доктор Генрик Палестер, чье обращение в иудаизм подвергло их большой опасности, все еще прятались на «арийской» стороне. Мария была частью сети Ирены, а их сын Кшиштоф присоединился к элитной харцерской группе Сопротивления, батальону «Парасоль», в котором молодые люди выполняли в том числе миссии по физическому устранению оккупантов245. «Специальные суды» польского подполья выносили смертные приговоры местным нацистским функционерам и коллаборационистам, и каждый день приходили новости о трех-четырех уличных нападениях со смертельным исходом. Самыми бесстрашными из этих убийц нередко оказывались молодые девушки, которые пользовались своими женскими чарами, чтобы отвлекать внимание немцев. Невинные лица позволяли им подойти достаточно близко для выстрела в упор.

Другим подросткам помогали бежать в окружающие Варшаву леса, чтобы там они могли присоединиться к партизанам – таким, как муж Алы, Арек. Вдобавок к помощи детям, ячейка Ирены вскоре поддерживала в лесу больше сотни подростков и группу бойцов Сопротивления, которых преследовало гестапо. Ирена еще этого не знала, но ее пропавшая подруга Ракель Розенталь сейчас находилась и боролась за выживание среди них. Она стала частью Сопротивления и получила новые документы, удостоверяющие личность. Ракель нравилась ее новая жизнь, тем более что другой у нее больше не было. Она стерла свое прошлое и теперь жила в лесах как полячка под именем Каролина. У нее появился и новый польский возлюбленный, симпатичный инженер и товарищ по Сопротивлению по имени Станислав. Он ничего не знал о том, кем она была раньше, и Ракель, по-прежнему прекрасная, поклялась себе, что Станислав ничего и не узнает. А когда она сражалась, то делала это с отчаянной храбростью. Здесь, в лесу, терять ей было уже нечего. Она лишь на мгновение отвернулась там, в гетто, и в итоге потеряла всю свою семью.

Благодаря доступу к новым ресурсам Ирена сняла два старых дома, один в ее родном Отвоцке, а другой – в расположенной всего в нескольких километрах от Варшавы маленькой деревушке под названием Свидер. Евреи и бойцы Сопротивления были очень уязвимы, и у Ирены вскоре созрел план помощи таким партизанам, как Арек и Ракель. Как и Отвоцк, Свидер долгое время был традиционным местом летнего отдыха, и вся местность вокруг него была усеяна насквозь продуваемыми загородными домами в лесах, тянущихся вдоль изгибов реки. В этих же лесах обосновались бойцы Сопротивления и еврейские беженцы. В одном из небольших домов Свидера Ирена зарегистрировала «клинику отдыха» для больных туберкулезом, поселив в ней самых разных «пациентов».

Всеми делами в Свидере заведовала пожилая еврейка с подчеркнуто «арийской» внешностью и не вызывающими подозрений документами. Звали ее пани Зусман. С центром Варшавы Свидер соединяла трамвайная линия, и Ирена, пользуясь своим прикрытием социального работника, часто навещала клинику, доставляя сюда врачей из подполья, привозя пани Зусман деньги или документы.

Станция в Свидере была просто небольшой платформой в лесу, и когда однажды Ирена вышла из вагона, то сразу провалилась в снег и, плотнее запахнув пальто, побежала к домику. Когда она вошла, «тетушка» Зусман тут же позвала ее на кухню согреться у огня, и за чашкой чая женщины решили быстро обсудить дела. Ирена никогда не оставалась надолго, потому что темнело здесь рано. Ей нужно было возвращаться в Варшаву. Но прежде она настояла, чтобы пани Зусман рассказала ей, как идут дела у каждого из текущих пациентов. Сегодня у пани Зусман было пять человек. Кто-то ослаб из-за зимы, проведенной в лесу, и все устали от бесконечного бегства. Из ближайшей комнаты донесся кашель. Ирена вопросительно подняла бровь. Один из жильцов – тот доктор, мы сейчас им занимаемся, – успокоила ее пани Зусман. Ирена с облегчением улыбнулась: Доктор Базечеса?

История Романа Базечесы была печальной, и Ирена очень о нем волновалась. Он приехал в Варшаву с востока, из Львова, и месяцами в одиночку скрывался от немцев. Но у него была характерная внешность, и долго скрываться он вряд ли смог бы. Доктор жил в постоянном страхе, и только его постоянная бессонная бдительность спасала ему жизнь. Не раз ему приходилось ранним утром покидать очередное убежище, всего на несколько шагов опережая польских шантажистов и гестапо. Наконец он сдался. Лучше умереть тихо, чем жить так. И надо же было такому случиться, что как раз в тот момент, когда Роман Базечеса, взобравшись на перила моста, готовился броситься в ледяную реку, где неминуемо погиб бы, рядом проходила Мария Палестер, которой удалось остановить его. Она хорошо понимала отчаяние доктора. Больше двадцати человек прошли через ее «экстренную комнату» во время войны, и больше половины из них убили, когда их выдавали коллаборационисты или так называемые шмальцовники [12]246. Она отвела Романа к себе домой, и через несколько часов к его спасению подключилась ячейка Ирены. Ирена лично привезла его в убежище в Свидере247.