несколько пар глаз, с укоризной глядящих сквозь стеклянные стены из лаборатории.

– Работайте! – крикнул им Давид, и коллеги, покачав головами, вернулись к своим делам.

Он взял со стола папку и прошипел, глядя на Фантэ:

– Вот объясни мне, я просто не понимаю, действительно не понимаю, что сложного в том, чтобы взять эти проклятые бумаги, – он тряхнул документами, – посмотреть в них своими глазами, – он, едва сдерживая ярость, выразительно посмотрел на первый лист, – увидеть там, мать твою, текст и прочитать его. Тебя же учили читать?

Давид изобразил, как именно Фантэ должен был читать документ, и застыл. Несколько мгновений он пытался осознать, что именно зацепило его в одном из отчётов А-16. Потом распрямился и бросил на явно желающего умереть Фантэ изумлённый взгляд.

– Выйди, – прошептал Давид.

– Э-э, давайте я… – сделал попытку забрать бумаги стажёр.

Но повелительный жест рукой дал ему понять, что в его услугах более не нуждаются.

Давид поднял голову от чужого отчёта, когда рабочий день уже закончился. Все сотрудники покинули лабораторию, свет за пределами кабинета Давида был погашен. Его стеклянная капсула, как космический корабль в бесконечной тьме, висела в пространстве лабораторного корпуса. Капитан Сезар мерил комнату шагами, пытаясь решить, что делать с полученной информацией.

Не найдя ничего лучшего, он отправился в жилой корпус. Там, в холле с широкой белой лестницей, большими современными люстрами и песочного цвета мрамором на стенах, его встретила администратор. На просьбу Давида объяснить, как найти Софию Михельсон, милая девушка в строгом костюме подняла трубку и после нескольких секунд сообщила:

– Здравствуйте, София, к вам доктор Сезар.

Услышав ответ, она пару раз кивнула и посмотрела на Давида:

– Комната триста пять, третий этаж, – и улыбнулась, будто работала в пятизвёздочном отеле, а не в жилом корпусе при лаборатории.

Комнаты Софии оказались не менее шикарными, чем ресепшен: современная мебель, умная планировка студии, отличная техника на кухне. Большой плазменный телевизор, огромное окно с балконом. Давид был уверен, что и санузел здесь оснастили не самой дешёвой сантехникой. Создавалось полное ощущение, что он оказался в каком-нибудь «Рице».

София выглядела как «лабораторная» София, только вместо белого халата была одета в худи и спортивные штаны. Её взгляд выражал неподдельное любопытство, но, прежде чем кинуться с расспросами, она соблюла формальности: предложила чай, дождалась, пока он, отказавшись, сел на высокий стул за барной стойкой.

Давид положил перед собой ошибочно переданный отчёт и замолчал, думая, что сказать.

– Как дела? – наконец спросил он.

Она издала смешок, явно понимая, что пришёл он не чтобы узнать о её состоянии.

– Заинтригована больше обычного, – отозвалась София, заправляя короткую прядь за ухо.

Смешно, но ему не хватало духу выложить всё начистоту.

– Жилой корпус выглядит очень достойно, – заметил Давид, озираясь.

Она прислонилась к кухонной столешнице, сложила руки на груди:

– Ага.

Ведь он шёл сюда, намереваясь всё рассказать. А теперь как какой-то растяпа мялся и думал, а не сделать ли вид, что заявился по другой причине. Солгать, что соскучился, например.

Но прежде чем он успел прийти к выводу, что это плохая идея, София подалась вперёд и одним изящным движением выудила у него отчёт А-16.

Он попытался остановить её, но не слишком рьяно. В конечном счёте если она прочитает, то всё поймёт, а если поймёт, то цель визита будет достигнута.

Сперва её взгляд был полным любопытства. Затем лицо Софии изменилось: не просто как оно меняется от эмоций у обычного человека – черты лица стали другими. Уголки глаз опустились, надбровные дуги чуть увеличились, сделав взгляд мрачным, губы сделались тоньше и приобрели заметную асимметрию. Овал лица, всё ещё соответствующий возрасту, стал неровным. Трансформация была едва заметной, и всё же наблюдать её было жутко. Но Давид продолжал смотреть на Софию, отмечая, в какой момент она осознала смысл написанного, в какой – подумала, что ошиблась, в какой – торопливо долистав до конца, уверилась, что всё поняла правильно.

Наконец она подняла на него взгляд. Чувствуя себя не в своей тарелке, Давид поправил ворот рубашки. Он не представлял, какой реакции следовало ожидать от Софии, но ещё меньше догадывался, как должен отреагировать сам.

Она несколько мгновений смотрела на него, черты лица будто бы немного выровнялись. София положила отчёт на барную стойку и внезапно громко рассмеялась. Она хохотала, сползая по стене на пол, и Давид, как и ожидал, не представлял, что делать. Вылить на неё воды? Ударить по лицу, чтобы остановить истерику? Успокаивающе похлопать по спине? К счастью, прежде чем он успел хоть что-то предпринять, София сама, продолжая нервно хихикать, довольно вменяемо проговорила:

– Аутосомно-доминантный тип наследования. Всё-таки химерность передаётся на генетическом уровне только от родителей к детям, – она кивала головой, будто находя подтверждение своим мыслям. – Я отказывалась верить в это, хотя ребята давно говорили, что, скорее всего, это так. Многие не знают своих родителей, поэтому… Но мои… Уж они бы точно избавились от меня, окажись я приёмной. Значит…

София неверяще покачала головой.

– М-да, мамочка, нас ждёт интересный разговор…

– Я не знал, стоит ли сообщать тебе, но ты бы всё равно узнала, рано или поздно, – проговорил Давид, на что София просто отмахнулась.

Она поднялась и начала готовить чай, попутно успокаивая его, будто это ему нужна была поддержка:

– Конечно, узнала бы. Я ждала результатов этого исследования. Хотя тут только предварительные результаты, ещё полгода-год работы, чтобы получить официальное подтверждение. Но какая разница, узнать сейчас или через год? Просто до сих пор я не хотела даже думать об этом. Или полагала, что результаты будут другими. В общем, не могла принять, что моя вечно затирающая за Господа мать окажется такой грешницей. Подумать только! – воскликнула София, со стуком ставя чашку на кухонную поверхность. – Она всё это время проклинала меня, а сама! Родила ребёнка от другого мужчины. Сто процентов, папа не в курсе.

Давид понимающе кивнул. Ну да, госпожа Михельсон выглядела теперь предельно двуличной особой.

Он оставался у Софии ещё около четверти часа, пока та пыталась принять обрушившуюся реальность. Затем посчитал, что оставить её одну безопасно, и засобирался.

– Навещу их завтра, – мрачно сказала она, когда Давид был уже в дверях.

А затем он увидел взгляд, полный мук и сомнений, направленный на него.

– Что? – спросил он, хотя догадывался, какой ответ услышит.

– Поехали со мной завтра? Зайдём к ним, а потом к Луке.

Это звучало как приглашение навестить «нормальных» родителей на уик-энде. Но только София ехала выяснять отношения, обвинять мать в измене отцу и, вероятно, требовать назвать имя настоящего папаши. Если оценивать его желание присутствовать при этом по шкале от одного до десяти, где один – лучше повесьте на галстуке…

– Я не планирую скандалить, – заявила София, вынудив Давида скептически поднять бровь. – Ради Милы. Не хочу превращать её жизнь в ад. Но хочу