Король и его спутники застали в Кейптауне подлинную эйфорию. 1200 школьников выстроились на Сигнальном холме в 40-градусную жару, образуя приветствие «Добро пожаловать». «Просто невероятно, – записал Ласеллс. – Неожиданно многочисленные и восторженные толпы… Государственный банкет в зале, где было жарко, как в аду, ужасно затянувшийся и скучный обед, во время которого нам пришлось сидеть на очень жестких и узких стульях. За тридцать лет присутствия на торжественных обедах не припомню, чтобы какой-нибудь из них причинил бы мне больше страданий. Однако король говорил хорошо и произвел глубокое впечатление. К моему великому удивлению, когда мы вернулись к себе, я обнаружил, что члены королевской семьи получили удовольствие и сочли, что все было очень мило – особенно молодежь».

Уже в первый день своего первого зарубежного турне принцесса Елизавета проявила склонность к королевской дипломатии, которой ей столько приходилось заниматься на протяжении всей жизни. «Принцесса Елизавета восхитительно увлечена и заинтересована, – отметил Ласеллс. – От своей бабушки она унаследовала страсть к пунктуальности и, к моей радости, молниеносно взлетает по трапу, чтобы поторопить родителей, когда они задерживаются дольше обычного». Впрочем, апартаменты, в которых разместили прибывших, ему не понравились. «Это один из тех невероятно неудобных домов, принадлежащих правительству, с хорошими комнатами, но… там не хватает всего самого необходимого: письменных столов, стаканов в ванной и так далее, а обслуга бестолкова и ничего не соображает».

Король незамедлительно показал, какого он высокого мнения о выдающейся службе Яна Смэтса, вручив ему орден Заслуг. Позже на частном ужине король и Королева подарили ему знаменитую Африканерскую Библию, захваченную британскими военными в ходе Англо-бурской войны.

Капитан Ритчи сообщил о «почти недоверчивом восхищении» гостей на вечеринке в саду. Королевская семья ясно дала понять, что желает познакомиться со всеми сферами жизни в Южной Африке, даже если их хозяева устраивали приветственные мероприятия как по расовому, так и по классовому признаку. «Приемы» и «балы» были для «европейцев» (разделенных на «британцев» и «африканеров») и «неевропейцев». Для «африканеров», или «туземцев», устраивались «встречи» и indabas. «Самой интересной особенностью бала для неевропейского сообщества стало фольклорное пение в исполнении трех маленьких девочек из семей капских малайцев[115], – писал капитан Ритчи. – Мэрия была забита до отказа».

Королю в это время приходилось очень непросто, отмечал Ласеллс, он страдал от «повторяющихся приступов страха перед выступлениями[116], доставлявших мне немало хлопот». Несмотря на это, Георг VI сумел открыть сессию парламента государства, при этом даже «произнес, не без труда, несколько фраз на африкаанс, к немалому своему удовлетворению». Королева, со своей стороны, надевала «слишком массивную тиару, которую чувствовала себя обязанной надевать, так как она была украшена частями алмаза «Куллинан[117]»[118].

Из Кейптауна королевская семья отправилась через всю страну по железой дороге в «Белом поезде» с кондиционером, который должен был стать их домом в большую часть следующих двух месяцев. Во время переездов между крупными городами устраивались пикники, купания и случайные остановки, часто приносившие трогательные и неожиданные результаты. На одной отдаленной остановке, писал Ритчи, к поезду галопом прискакал на пони басуто «высоченный старик с несговорчивым, упрямым лицом». Оказалось, это Генри Драйер, старый фермер-бур. Он быстро снял древний кожаный пояс, поднесенный ему за много лет до того одним из племен Центральной Африки.

– Передайте это Королю, – попросил он.

Дневник турне продолжает: «Этот инцидент интересен еще вот чем: в 1914 году Драйер участвовал в мятеже и сражался с британцами в Англо-бурской войне».

В Кэмпере какой-то старик спросил принцессу Елизавету, не посмотрит ли она в сторону его сына-инвалида Клайва, находившегося в глубине толпы. Королева тут же попросила убрать ограждение и вместе с дочерями подошла поздороваться с ним. «Его отец был так благодарен, что не выдержал и расплакался», – заметил Ритчи. На королевскую семью произвел большое впечатление город Храафф-Рейнет на плато Кару. Хотя там «вот уже три года не выпадало ни капли дождя», цветочные композиции были «лучшими из увиденных до сих пор».

По мере распространения слухов росли и ожидании толпы. Когда поезд не стал останавливаться в Уйтенхаге, мэр этого города телеграфировал в поезд, что опасается беспорядков. Король быстро согласился вернуться назад, и на машине проехал 32 километра до Уйтенхаге, а потом обратно. Этот инцидент быстро стал темой общенациональных дебатов. Издание Natal Daily News предостерегало, что такое ни в коем случае не должно повториться, «иначе график официальных мероприятий будет серьезно нарушен», а в The Star появилась благодарность королю за то, что он «обвел вокруг пальца планировщиков своего маршрута».

Первоначально призывая к бойкоту, индийская община Наталя перед прибытием короля в Дурбан решила устроить «первоклассный прием». Одна газета процитировала слова сурового фермера-бура их Вустера, который подытожил популярное мнение африканеров: «Я по-прежнему не люблю англичан, но, черт возьми, мне нравятся король и Королева». Это мнение нашло отклик и в националистической прессе. The New Era написала, что высоких гостей «примут с учтивостью, потому что их уважают за личные качества», хотя это не следует неверно толковать как «внезапный всплеск энтузиазма по поводу присоединения Союза к Великобритании». Ультраконсервативная газета на африкаанс Die Burger, однако, раскритиковал короля за игру в теннис в воскресный день. Что касается левой прессы как в Южной Африке, так и в Великобритании, то она была встревожена «апатией и самодовольством, вызванными королевским визитом». The Guardian предостерегал угнетенных, что им не следует «отдыхать от борьбы» и поддаваться «феодальным уловкам». Однако все это не привело к проявлениям какой-либо враждебности на пути следования гостей. Собственно говоря, толпы народу становились все многочисленнее.