менее утомительно, чем идти в ней.

В полдень путешественники подошли к скальному уступу, по которому струился ручей, и расположились на привал. Чтобы укрыться от солнца, они соорудили навес из металлических стоек и одеял, взятых с собой в дорогу. На обед съели немного мяса. Висинтин решил утолить жажду водой из ручья, но она оказалась солоноватой. Канесса и Паррадо предпочли ручью талый снег. Отдыхая в тени навеса, ребята смотрели на гору и прикидывали расстояние до ее подножия. По мере изменения освещенности гора словно удалялась от них, а вместе с ней и тонущее в тени место, где долина, по их мнению, поворачивала на запад. Чем дольше Канесса всматривался вдаль, тем больше сомневался в разумности выбранной стратегии. По его наблюдениям, долина простиралась на восток, а значит, размышлял он, с каждым шагом они уходили все глубже в горный массив. В тот день, однако, Канесса не стал делиться тревожными мыслями.

Солнце припекало, пока стояло высоко в небе, но, как только закатилось за горные вершины, температура резко упала. Участники экспедиции решили провести ночь в своем лагере. Они выкопали в снегу яму и, забравшись в нее, накрылись одеялами.

Ночь выдалась безоблачная и безветренная. Парни находились высоко в горах и могли созерцать тысячи ярких звезд, рассыпанных по небосводу. От столь величественного зрелища захватывало дух. Лишь сильный холод мешал в полной мере наслаждаться ночной идиллией. Температура продолжала опускаться, и они начали жестоко мерзнуть. Одежда и одеяла почти не защищали от мороза. Чтобы согреться, пришлось лечь друг на друга — Висинтин внизу, Паррадо посередине, Канесса сверху. Спали мало.

Канесса и Паррадо встретили восход солнца, бодрствуя.

— Все, хватит, — отрезал Канесса. — Еще одну такую ночь мы не переживем.

Паррадо поднялся на ноги и посмотрел на северо-восток.

— Мы должны идти, — проговорил он. — Ребята рассчитывают на нас.

— Им будет от нас мало пользы, если мы замерзнем насмерть в снегу.

— Я пойду дальше.

— Послушай, — сказал Канесса, указывая на гору, — там нет прохода. В долине нет поворота на запад. Наоборот, мы уходим все дальше в Анды.

— Как знать. Если продолжим идти…

— Не обманывай себя.

Паррадо снова глянул на северо-восток — там не просматривалось ничего обнадеживающего.

— И что же нам теперь, по-твоему, делать? — спросил он Канессу.

— Вернуться к хвосту, — ответил тот, — взять аккумуляторы и принести их в фюзеляж. Роке говорил, что с аккумуляторами мы сможем починить радиостанцию.

На лице Паррадо отразилось сомнение.

— Что скажешь, Тинтин, — спросил он проснувшегося Висинтина.

— Не знаю. Меня устроит любое из ваших решений.

— А сам-то ты что бы предложил? Стоит идти дальше?

— Может быть.

— Или лучше сперва попробовать починить радиостанцию?

— Да. Может быть, имеет смысл починить ее.

— Так что нам делать-то?!

— Мне все равно.

Нерешительность Висинтина привела Паррадо в бешенство, и он потребовал конкретного предложения. Поколебавшись, Висинтин встал на сторону Канессы, когда тот сказал:

— Мы едва не окочурились, причем в безветренную ночь. Подумайте, что с нами станет, если начнется пурга. Это же самоубийство!

Отряд отправился в обратный путь. И снова подниматься по склону было во сто крат труднее, чем спускаться. Парни успели засветло добраться до хвоста и в изнеможении, хотя и с огромным облегчением, рухнули на устланный одеждой пол багажного отсека — роскошного убежища от дневного зноя и беспощадного ночного холода. Возник соблазн провести в хвосте следующие два дня, однако мясные запасы подходили к концу, поэтому было принято решение вернуться в «Фэйрчайлд». Канесса и Висинтин через люк забрались в отсек, где хранились аккумуляторы, вытащили их и вручили Паррадо. Висинтин также обнаружил, что широкие трубки, являвшиеся частью отопительной системы лайнера, покрыты каким-то изоляционным материалом — смесью пластика и химического волокна шириной в два фута и толщиной в дюйм[80]. Юноша отрезал несколько полос в надежде, что из них получится неплохая подкладка для его пиджака.

Парни погрузили аккумуляторы на сани и потянули за собой, но груз оказался настолько тяжелым, что сани не сдвинулись с места. Стало ясно, что довезти аккумуляторы до самолета не получится: крутизна снежного склона местами достигала сорока пяти градусов. Однако унывать не стали. Канесса предположил, что гораздо легче было бы достать радиостанцию из кабины пилотов и отнести к хвосту, чем тащить аккумуляторы к фюзеляжу.

Канесса и Висинтин засунули аккумуляторы в хвост, а сани и рюкзаки нагрузили теплой одеждой, не забыв и тридцать блоков сигарет. Паррадо отправился на кухню и маникюрным лаком написал на зеркале, висевшем над раковиной: «Поднимайтесь в гору. Восемнадцать человек еще живы». Он дважды повторил эту надпись на других частях хвоста аккуратными четкими буквами, которые научился выводить на ящиках со скобяными изделиями за время работы в компании отца «Ла-Каса-дель-Торнильо». Канесса забрал из кухни аптечку, полную разных медикаментов, включая кортизон. Это лекарство могло облегчить приступы астмы у Сабельи и Сербино.

Выйдя из хвоста, Паррадо и Канесса увидели, что Висинтин случайно наступил на сани и сломал их. Паррадо пришел в ярость и обругал его за неуклюжесть, но Канесса смог устранить поломку. Все трое отправились в обратный путь к «Фэйрчайлду», тяжело шлепая снегоступами по рыхлому снегу.

10

Проводив участников экспедиции, люди, оставшиеся в «Фэйрчайлде», вздохнули свободнее. Дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Никто не сомневался, что отправившиеся в горы товарищи вернутся со спасателями. После их ухода в салоне стало просторнее. Освободилось больше места для ночлега, а без Канессы и Висинтина напряженность в коллективе немного разрядилась.

Некоторые скучали по ушедшим смельчакам. Манхино утратил покровительство Канессы. По правде говоря, он уже не слишком нуждался в поддержке: стал более сознательным, все реже жаловался на боль в сломанной ноге, да и ночевать с ним стало спокойнее. Метоль как-то заметил своему юному соседу по спальному месту, что, будь он его отцом, непременно порол бы его — такое сильное неприятие вызывали выходки и капризы Манхино, — но теперь стал для Альваро задушевным другом.

— Каким же я был испорченным малым! — признавался Манхино. — Здесь, в горах, я начинаю это понимать: отвешивал пинков брату, когда тот действовал мне на нервы, и выплескивал суп, если он казался мне противным на вкус. Хотел бы я, чтобы сейчас меня угостили тем супом…

По словам Дельгадо, Туркатти, Сербино и Фито Штрауха, горы стали для них подобием чистилища. Остальные соглашались с ними и, размышляя о сорокадневном пребывании Христа в пустыне, верили, что их беды уже близки к завершению, так как со времени авиакатастрофы прошло ровно сорок дней. Словно пытаясь показать самим себе, как сильно