Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Метоль…
— Если еще раз назовешь меня Метолем, я не стану тебе отвечать.
Нума был очень вежливым и застенчивым парнем.
— Хавьер, — снова заговорил он, — когда ты будешь готовить этот самый буйабес, меня тоже позовите, ладно?
— Обязательно, — с улыбкой ответил Метоль, ведь от него не ускользнуло, что, обратившись к нему в начале просьбы на «ты», Нума в конце вернулся к вежливому «вы».
Метоль слыл экспертом по части еды, и его познания в кулинарии не ограничивались сдобной булочкой. Самый старший в коллективе, он перепробовал за свою жизнь больше блюд, чем все окружавшие его регбисты. Ребята принялись составлять список ресторанов Монтевидео, указывая для каждого его фирменное блюдо, и вклад Метоля в это начинание оказался самым значительным. Инсиарте вносил названия ресторанов в записную книжку, принадлежавшую Николичу, и, когда добавил в перечень последнее заведение, которое им удалось вспомнить (фирменным блюдом в его меню значились таинственные капеллетти-алла-Карузо), их общее число составило девяносто восемь.
Позже изысканные гастрономы устроили конкурс на лучшее меню с винной картой, но к тому времени воображаемые пиры начали им скорее вредить, чем доставлять удовольствие. Они испытывали жестокое разочарование, когда, вырвавшись из плена сладких грез, возвращались в суровую реальность, в которой единственной их пищей были сырое мясо и жир. Кроме того, юноши опасались, что желудочный сок, обильно выделявшийся во время этих бесед, может спровоцировать язву, и потому пришли к молчаливому соглашению прекратить все разговоры о еде. Продолжал их только Метоль.
Выжившие смогли заставить себя не думать о пище во время бодрствования, но, увы, были не властны над сновидениями. Карлитос однажды увидел во сне апельсин, парящий над ним в воздухе. Он попробовал дотянуться до него, но не смог. В другой раз ему приснилось, что над разбитым фюзеляжем «Фэйрчайлда» зависла летающая тарелка. Сбоку открылся трап, и из ее чрева появилась стюардесса. Карлитос попросил девушку принести ему клубничный коктейль, но получил лишь стакан с водой, на поверхности которой плавала ягода клубники. Потом на этой же тарелке он прилетел в нью-йоркский аэропорт имени Джона Кеннеди, где его дожидались мать и бабушка.
В зале прилета Карлитос купил себе вожделенный коктейль, но стакан оказался пустым.
Рою приснилось, что он очутился в булочной, где из пышущей жаром печи извлекались ароматные печенья. Юноша стал объяснять булочнику, что вместе с товарищами потерялся в Андах, но тот так и не понял его.
Чаще всего юноши думали и говорили о своих семьях. Карлитос любил смотреть на луну, утешаясь мыслью, что в это же самое время его мать и отец, наверное, тоже смотрят на нее в Монтевидео. Со своего спального места ему было неудобно заглядывать в иллюминатор, и однажды в обмен на «горшок» Фито некоторое время держал в вытянутой руке карманное зеркальце, чтобы Карлитос мог созерцать в нем отражение любимого ночного светила.
Эдуардо рассказывал Фито о своем европейском путешествии. Еще оба кузена упоминали в беседах родню, и в такие минуты слышали позади себя всхлипывания Даниэля Фернандеса. Размышления о доме причиняли ребятам сильную душевную боль, и, спасаясь от уныния, они старались думать о чем-то другом.
Иных тем для разговоров оставалось не так уж много. Юноши в большинстве своем серьезно интересовались политической жизнью Уругвая, но предусмотрительно избегали дискуссий на эту тему, чтобы не спровоцировать новую ссору после памятной вспышки Ногейры. Как-то раз по радио передали, что член партии «Колорадо» Хорхе Батлье арестован за критические высказывания в адрес армии, и Даниэль Фернандес — убежденный бланкист — при этой новости даже подпрыгнул от радости, а вот Канесса и Эдуардо на последних президентских выборах голосовали как раз за Батлье.
Самой безопасной темой для обсуждения оставалось сельское хозяйство. Многие ребята получали образование или уже профессионально работали в этой области, а родители некоторых из них владели эстансиями[77]. Загородные дома Паэса, Франсуа и Сабельи располагались по соседству, а Инсиарте и Эчаваррен управляли собственными молочными фермами.
Иногда во время таких разговоров Педро Альгорта чувствовал себя почти изгоем: он совершенно не разбирался в предмете обсуждения. Заметив это, фермеры решили ввести его в свои ряды. У них появилась идея организовать региональный экспериментальный сельскохозяйственный консорциум, где Педро отвели должность управляющего кроличьим хозяйством. Юные предприниматели мечтали о том, как вместе поселятся на земельном участке в Коронилье, принадлежащем Карлитосу, в домах, построенных по проекту Эдуардо.
Все увлеклись этой идеей, особенно Метоль. Его и Паррадо назначили управляющими рестораном. Однажды вечером Метоль наклонился к Даниэлю Фернандесу и попросил его подвинуться — он хотел пробраться поближе к Сербино, чтобы задать вопрос лично ему. Фернандес посторонился (пришлось потревожить всю вереницу лежавших на полу людей), и Хавьер шепотом сообщил Сербино, что в ресторане хотел бы вести бухгалтерию.
Региональный консорциум обещал стать серьезным проектом, однако именно ресторан был его слабым местом. Бизнесмены все реже обсуждали методы откорма скота и повышения урожайности зерновых, сосредоточив внимание на яйцах ржанки и молочных поросятах, которыми планировали угощать посетителей своего заведения. Юношам стоило больших усилий не думать о еде, когда речь заходила о вечеринках, — их планировалось устраивать вместе с уругвайскими подругами. Все мысли и разговоры о любимых девушках были проникнуты целомудрием и уважением. Юноши отчаянно нуждались в помощи Господа, а потому не могли себе позволить предаваться сладострастным фантазиям и вести беседы на непристойные темы. Смерть ходила совсем рядом, поэтому никому не хотелось совершать даже самый незначительный грех. Более того, половое влечение, судя по всему, покинуло всех, очевидно из-за сильного холода и истощения. Некоторые с тревогой думали о том, что плохое питание может довести их до импотенции.
Отсутствие либидо не причиняло ребятам физических страданий, но их не оставляли волнующие мысли о будущих спутницах жизни. Письма, написанные Ногейрой и Николичем, были адресованы в большей степени их подругам, нежели родителям. Те из оставшихся в живых, у кого были невесты, — Даниэль Фернандес, Коче Инсиарте, Панчо Дельгадо, Рафаэль Эчаваррен, Роберто Канесса и Альваро Манхино — постоянно и с глубокой любовью думали о них. Педро Альгорта, как уже упоминалось выше, позабыл о дожидавшейся его в Сантьяго девушке и всем сердцем желал поскорее вернуться в Уругвай, чтобы там найти себе возлюбленную. Сербино не был ни с кем помолвлен, но иногда рассказывал товарищам об одной знакомой, которую все договорились считать его будущей невестой.
В разговорах они избегали сложных тем жизни и смерти, но Инсиарте, Сербино и Альгорта, приверженцы наиболее
