– Пока, Нат, – Костя сжимает меня на мгновенье в своих руках, а потом словно нехотя отпускает и уходит. Я провожаю его в дверях, слушаю, пока не затихают шаги и не хлопает тяжелая металлическая дверь внизу. Потом бегу к окну. Костя доходит до машины, открывает дверцу, помедлив возле нее, оборачивается на мои окна. Делаю знак рукой, он кивает в ответ. Когда машина покидает двор, я возвращаюсь в комнату и сажусь на край кровати. Только понимаю: он не сказал, когда теперь приедет. Наверное, после работы? Но когда часы показывают восемь, от Кости так и нет вестей. Как нет и его самого. Я отчего-то не решаюсь написать или позвонить. Сижу, жду, сама не зная чего. Работа не идет, просто не могу сосредоточиться, мысли разбегаются, руки дрожат. То возвращаюсь к разговору с Игорем, то к прощанию с Костей, то вдруг вспоминаю Илью, нашу встречу возле леса, когда села в его машину. Вспоминаю, какой он был тогда уставший, как мягко улыбался. Пусть он поступил со мной не очень красиво, выбрав в качестве «тихой гавани», но я могу его понять. Слишком много потрясений: авария, отношения с отцом, предательство любимой девушки – он просто боялся новой боли и искал спокойствия. А я… Зажмуриваюсь в который раз, у меня уже глаза болят. Он никогда мне не простит случившегося. Никогда.

Костя объявляется только около десяти вечера, присылает сообщение о том, что у него дела, и он не приедет. Я отвечаю коротким «хорошо», хотя хочется написать много чего. На самом деле, это, и правда, хорошо. Он не приедет, и мне не придется сегодня ничего ему рассказывать. Оттяну момент неизбежного. Для него требуется слишком много сил, которых у меня нет.

Я вырубаюсь прямо в одежде на кровати, а утром встаю разбитая. Сразу хватаюсь за телефон: ни звонков, ни сообщений. Принимаю душ, завтракаю, по-прежнему не выпуская телефон из рук. И ближе к обеду решаюсь набрать Косте. Выслушиваю ряд длинных гудков, и больше ничего. Только через двадцать минут приходит смс:

«Прости, не могу говорить, очень много дел»

И это все. Вообще все за целый день. Я маюсь возле компьютера, сижу перед открытым фотошопом и не могу выполнять элементарные действия. Что у него за дела такие? Почему он не позвонит, не напишет? Я же просто с ума сойду скоро. Закрываю ноутбук, достаю из ящика стола бумагу и карандаш. Делаю наброски. Раньше меня это всегда успокаивало, психолог посоветовала такой метод терапии. Когда нервничаешь – рисовать, как рука ведет. Даже если это будут каляки-маляки. Просто позволить нервному напряжению выйти в такой форме. Я рисую бездумно, не сразу понимая, что у меня выходит несущийся по дороге автомобиль. А когда понимаю, откидываю листок в сторону. Встаю, хожу по комнате, запустив руку в волосы. Перед глазами картинка: резкий изгиб дороги, дворники, смывающие воду с лобового стекла, и горящие впереди фары. Я даже не видела ничего, просто бросила руль, закрыла глаза. Машину занесло, Игорь стал материться, выкручивая руль. Бутылка с алкоголем разбилась, почему-то отложилось в памяти, как резко запахло в салоне. Нас тряхануло, я ударилась о дверцу, осколки бутылки попали на сиденье, распороли ногу. Потом стало тихо. Все это длилось секунды. А показалось вечностью.

Игорь возвращается к машине весь мокрый, я так и сижу в салоне сама не своя, раскачиваюсь, часто вдыхая носом тяжелый запах. Он матерится, увидев меня такую, вытаскивает из салона, запихивает на заднее сиденье. Снова матерится.

– Ты ногу распорола, – трясет головой, сгоняя капли с волос. Стягивает футболку, туго перевязывает мне бедро. Больно, но я ничего не говорю. Страшно больше, чем больно. Наконец он отпускает меня, хлопает дверцей, матерясь, скидывает осколки бутылки на пассажирское сиденье и усаживается за руль.

– Все, валим отсюда.

Я изумленно смотрю на него в зеркало заднего вида.

– Как валим? – спрашиваю дрожащим голосом. – Там ведь… там была машина, что с ней?

– Баба влетела в столб, нам туда лучше не соваться, не вытащим. Я позвонил кому надо, скорая и менты приедут.

– А мы?.. – ловлю быстрый взгляд Игоря.

– А мы валим. Ты вообще понимаешь, что нас ждет в случае чего?

Я молчу, глядя в окно, свет фар вырывает из темноты очертания машины, зажмуриваюсь. Боже мой, это ведь я виновата. Я села за руль, не имея прав, не умея толком водить. Я пила, гнала по дороге… А если эта женщина умрет? Боже мой, боже мой…

– Меня что, посадят в тюрьму? – голос истерически срывается, Игорь бросает хмурый взгляд. – Ты ведь говорил, что на этой дороге никто не ездит!

– Хватит орать!

Я затыкаюсь, меня потрясывает, обхватываю себя руками за плечи.

– Там действительно почти никого не бывает, в такую погоду точно, – говорит через пару минут Игорь. – Я не знаю, откуда взялась вообще эта баба. Везде недострой, кому придет в голову переться в дождь сюда?

Я запускаю руку в волосы, кусаю губы, чувствуя, как текут по щекам слезы. Господи, что будет, когда мама узнает? Она меня убьет. Если ее саму раньше удар не хватит. Это же такой позор… Да ладно позор. Пусть только та женщина выживет.

Игорь притормаживает в двух кварталах от моего дома, я не сразу понимаю, что мы уже приехали.

– Что теперь будет? – спрашиваю его. Он бросает взгляд в зеркало заднего вида.

– Слушай сюда, Наташ. Ты сейчас пойдешь домой, выдумывай, что хочешь, но чтобы никто не узнал правду, поняла? Нас на той дороге не было. – Я открываю рот, чтобы выразить протест, но Игорь жестко добавляет: – Не было нас там, уяснила? Мне не нужны неприятности, даже такие, поди докажи, что это был несчастный случай…

Так он и не был. Это я, я виновата.

– А если нас где-то видели?.. – спрашиваю несмело.

– Вопрос с камерами на дороге я решу, за это можешь не переживать. Твоя задача сделать так, чтобы ни одна живая душа не узнала о случившемся. Потому что в случае чего отдуваться будешь сама, ангелочек.

Я ловлю очередной его взгляд и ежусь: на мгновенье мне становится страшно, потому что кажется, я совсем не знаю человека, с которым связалась. Откуда у меня было столько смелости? А если он бандит? Вспомнить хотя бы ту драку у бара. Просто так на людей не набрасываются. И как он с ними разделался… И откуда у него дорогая машина? Я даже не знаю, кто его родители. Я вдруг сознаю, что вообще ничего о нем не знаю, и мне становится еще страшнее.

– Ты меня поняла? – он поворачивается ко мне, я мелко киваю, вжимаясь в спинку сиденья. Сейчас даже страшно представить, что он ко мне притронется, а всего несколько часов мы занимались сексом. – Все, иди. Я сам с тобой свяжусь.

Я вылезаю из машины, шиплю от боли, наступая на порезанную ногу. Машина Игоря быстро срывается с места, обдавая меня брызгами из-под колес. Смотрю ей вслед, а потом, похрамывая, иду в сторону дома.

Мама была в шоке. Это еще мягко сказано. Я твердила о том, что просто порезалась, твердила, как заведенная, помня слова Игоря. Ждала звонка, смотрела новости. Там не было информации о том, кто та женщина. Говорили о несчастном случае: возвращалась со стройки загородного дома в плохую погоду, не справилась на повороте с управлением, влетела в столб. Я знала только, что она попала в больницу, о ее дальнейшей судьбе выведать не удалось. Я ждала звонка от Игоря, хоть какой-то информации, звонила ему сама – телефон оказался недоступен. Он позвонил сам спустя два месяца с незнакомого номера. Сказал, умница, что промолчала. И что ему было со мной прикольно. Так и сказал: прикольно. Но обстоятельства сложились так, что ему пришлось уехать. Большую часть разговора я молчала, потом мы попрощались навсегда. Вскоре у меня случился нервный срыв. Не от большой любви, нет. Я не могла выкинуть из головы случившееся, корила себя за то, что сделала. И за то, что пошла на поводу у своих желаний, позволила чувству вседозволенности завладеть мной. Я одна была во всем виновата. Мне пришлось придумать историю про разбитое сердце, потому что нервный срыв без внимания, конечно, не остался. Курс лекарств, психолог несколько месяцев – я рассказывала о большой любви, а перед глазами так и стояла картинка с выскочившими навстречу автомобильными фарами. Я не знала, что стало с той женщиной, и это сводило с ума. Я не могла ни с кем поделиться, потому что внутри жил страх. Понадобилось немало времени, чтобы этот ад внутри меня немного улегся. Чтобы я смогла смириться с ним и жить дальше. А теперь он вернулся снова. Теперь я знаю, что случилось с той женщиной, но легче мне от этого точно не стало.