Тем временем советская власть, сделав население страны своего рода подопытными животными, получила тотальную власть над людьми и управляет всеми их действиями. В повести Высоцкого этому соответствует образ электродов, вмонтированных во всех дельфинов и китообразных, обитавших в океанариуме[2152] [2153] [2154]. Однако с течением времени последние совершили резкий скачок в развитии, далеко обогнав людей, и сумели не только избавиться от этих электродов, но и даже вмонтировали их самому профессору: «…профессор всё понял. “Они сделали с ним то же, что мы до этого делали с ними. Они вмонтировали в него… Какой ужас!”» /6; 30/. Данная ситуация уже описывалась в «Песне о хоккеистах» (1967): «И их оружьем / Теперь не хуже / Их бьют, к тому же — / На скоростях».

Когда профессор под охраной дельфина двинулся вперед по коридору, ведущему в океанариум, пришедший в себя труженик науки хотел было взять на себя инициативу и уже потянулся даже к кнопке. Сейчас одно нажатие — и сработают вмонтированные в мозг электроды раздражения и идущий сзади парламентер ощутит приятное покалывание и уснет, и все уснут, и можно будет <…> уйти в работу с головой и исследовать, исследовать, резать их, милых, и смотреть, как это они сами вдруг…

Мысли эти пронеслись мгновенно, но вдруг голос, именно голос, китообразного пропищал: “Напрасно стараетесь, профессор. Наша медицина шагнула далеко вперед, электроды изъяты, это ваше наследие теперь вспоминается только из-за многочисленных рубцов в голове и на теле. Идите и не оглядывайтесь!”».

Выделенное курсивом словосочетание встретится и в «Черных бушлатах», где лирический герой также будет говорить о тщетности усилий своих врагов: «Напрасно стараться, — я и с перерезанным горлом / Сегодня увижу восход до развязки своей!». А кроме того, он упоминает и свои «многочисленные рубцы в голове и на теле» — как следствие пыток: «Вот рубцы от тарана…» («Баллада о брошенном корабле»), «Пошел лизать я раны в лизолятор, / Не зализал — и вот они, рубцы» («Побег на рывок»).

Неудивительно, что представители власти в лице профессора-ихтиолога сравниваются с фашистами, как в военных песнях Высоцкого и в трилогии «История болезни» («Я видел это как-то раз — / Фильм в качестве трофея!»501): «Все дельфины-белобочки сбились в кучу и <…> громко крича, на чисто человечьем языке ругали его, профессора, страшными словами, обзывали мучителем людей, т. е. дельфинов, и кто-то даже вспомнил Освенцим и крикнул: “Это не должно повториться!”» /6; 29/502.

Причем если дельфины «ругали его, профессора, страшными словами», то и попугай в стихотворении «На острове необитаемом…» (также — 1968) «собрал всё население / И начал обучение / Ужаснейшим словам» (об автобиографичности этого стихотворения был подробный разговор в предыдущей главе — с. 539, 540).

Вообще же автобиографичность в образах дельфинов и китов на страницах повести проступает неоднократно, например: «Один обалдевший от счастья дельфин, прекрасный представитель вида, которому, видимо, только что вынул электрод собрат его по — да-да! — по разуму (теперь в этом можно не сомневаться[2155] [2156] [2157])… Этот дельфин делал громадные круги, подобно торпеде™, нырял, выпрыгивал вверх, и тогда можно было разобрать: “Долой общение, никаких контактов” и что-то еще» /6; 29/.

Желание оборвать всяческие отношения с властью неоднократно высказывают герои Высоцкого: «Мы гоним в шею потусторонних! / Долой пришельцев с других сторон!» («Марш антиподов»), «Долой / Ваши песни, ваши повести! / Долой / Ваш алтарь и аналой! / Долой / Угрызенья вашей совести! / Все ваши сказки богомерзкие — долой!» («Мистерия хиппи»), «И вот один отъявленный дельфин / Вскричал: “Долой общение!” — и сгинул» («Хоть нас в наш век ничем не удивить…»). Последнее стихотворение было написано примерно в одно время с повестью, а призыв «Долой общение!» встретится в повести еще раз, когда уже все дельфины на обращение к ним профессора «Друзья!» будут кричать: «Долой дружбу ходящих по суше!» /6; 31/.

Поэтому нетрудно догадаться, что в образе «отъявленного дельфина» автор вывел самого себя. Эпитет отъявленный в данном случае является «чужим словом», как, например, в «Марше космических негодяев». А в черновиках стихотворения читаем: «И вот один отъявленный дельфин, / С которым больше всех велось работы…» (АР-14-24). Отсюда следует, что власти пытались перевоспитать этого «.дельфина», но им это не удалось, так же как в «Притче о Правде» и в «Гербарии»: «Правда колола глаза, и намаялись с ней» /5; 490/, «И вечно с ним ЧП» /5; 72/.

Кроме того, поведение дельфина («Один обалдевший от счастья дельфин <…> делал громадные круги, подобно торпеде, нырял, выпрыгивал вверх…») напоминает поведение лирического героя в «Песенке о переселении душ» (1969): «Я от восторга прыгаю»: а также самого Высоцкого, когда он впервые поехал за границу: «Подпрыгивая, как козленок, ты начинаешь кричать изо всех сил от счастья, от того, что все препятствия позади, от восторга, от ощущения полной свободы. Мы уже по ту сторону границы, которой, думал ты, тебе никогда не пересечь. Мы увидим мир, перед нами столько неоткрытых богатств! Ты чуть не сходишь с ума от радости»505.

«Прыгучесть» Высоцкого отмечал и Геннадий Полока: «Пробуясь у меня в ленту “Один из нас”, он бил чечетку, потом разбегался, прыгал на стену и умудрялся еще на стене отбить ногами несколько тактов! Прыгучий был потрясающе, на руках стоя плясал»506. Да и сам Высоцкий в черновиках стихотворения «Я уверен, как ни разу в жизни…» (1969) признавался: «Уменя прыгучесть от природы» /2; 463/. Заметим, что датируется это стихотворение 1969 годом, то есть тем самым временем, когда он пробовался в фильм Полоки «Один из нас».

С мотивом «.прыгучести» связаны также формально-ролевые песни «Прыгун в высоту» и «Про прыгуна в длину», а плюс к тому — черновые варианты «Истории болезни» и «Песенки про мангустов»: «Я злую ловкость ощутил / И прыгнул, как мар-ран» /5; 404/, «Змеи стаи хитрее и злее — / Поджидали, свернувшись в клубок… / Но мангусты всегда чуть быстрее / Совершали смертельный прыжок» /3; 352/.

Теперь вернемся к повести «Дельфины и психи» и отметим еще некоторые сходства между дельфином и героем-рассказчиком (который в свою очередь является alter ego самого автора).

Последний говорит доктору: «Я и петь-то не умею, без слуха я» /6; 32/, - а через несколько страниц читаем: «“Вода, вода, кругом вода”, - пропел дельфин, и профессор отметил у него полное отсутствие слуха» /6;