же на столе / Орудия пристрастья» /5; 373/); и все время вопил, что он артист, что с ним так нельзя4^ («Во весь свой пересохший рот / Я скалюсь: “Ну, порядки! / У вас, ребятки, не пройдет / Играть со мною в прятки! / С мною номер не пройдет, / Товарищи-ребятки!”»); Итак надоел санитару, что тот дал ему в глаз («И гноем брызнуло из глаз…», «И в нос, в глаз, в рот, в пах / Били…»).

Кроме того, равнодушие этих «врачей», которые подвергают героя пыткам в наброске «Знаю…» («И ничего, и никогда не говорили») также повторится в песне «Ошибка вышла»: «Но равнодушная спина / Ответила бесстрастно'. / “Нам ваша подпись не нужна — / Нам без нее всё ясно”» (АР-11-40). Данного мотива мы уже касались в предыдущей главе при разборе «Песни про Тау-Кита»: «У таукитов / В алфавите слов / Немного…» /1; 221/, «Хранят достоинства теней, / Всё молча — ни звука, ни слова» /4; 368/, «Мы — манекены, молчаливые модели» /3; 258/.

Так что отнюдь не только рассказы Михаила Шемякина послужили непосредственным толчком к написанию Высоцким песни «Ошибка вышла», но и его собственное пребывание в Институте Склифосовского и различных психиатрических больницах. И весь этот суммированный опыт в трилогии «История болезни» представлен в качестве метафоры взаимоотношений поэта и власти.

Надо сказать, что с издевательствами в советских психушках Высоцкий столкнулся еще в 1969 году: «…Был такой страшный день, — вспоминает Вениамин Смехов, — когда первая жена Володи [на самом деле вторая. — Я.К.] — Людмила Абрамова вызвала к себе — спасать мужа от гибели. Я позвонил Л. Бадаляну, мы примчались. Увидели. Мне показалось, что еще пять минут — и отравленный алкоголем человек погибнет на наших глазах.

Мой знакомый психиатр только недавно поступил на службу в Институт судебной медицины им. Сербского. Нынче за этой зловещей вывеской раскрыто много преступлений. Там “лечили” инакомыслящих. Тогда же мы ничего не знали об этом, знали только, что надо срочно спасать.

Бадалян сказал, что если Володя и Люся согласны, то можно поместить больного в институт под контроль Жени Борисова и привести организм в порядок. Дело кончилось бедой: Володю поместили, Борисова наутро отправили в командировку, а вместо лечения была гнусность. Володю пытались запугать, но малейшая догадка о том, какими методами здесь “лечат”, преобразила больного, он потребовал, чтобы его выпустили. Над ним стали издеваться, но он так сказал: “Я требую”, что мерзавцы… подчинились. Тяжелая вина за эту больницу — на мне.

Через 10 с лишним лет в квартире у Высоцкого на девятый день после Володиной смерти ко мне подошел Вадим Туманов. Последние годы, очевидно, не было ближе друга у Владимира. Вадим вернул мне историю с институтом Сербского, пересказав Володины реакции, чем сильно облегчил мои переживания»[2138] [2139] [2140] [2141].

Эта история имела место с 17 по 19 февраля 1969 года и была описана также врачом Левоном Бадаляном: «В институт Сербского мы с Веней (Смеховым) его клали. Потому что и Нина Максимовна, и все говорили, что надо Володю положить туда, где у него не будет возможности пить, а в больницах перед его обаянием персонал не мог устоять. И приносили ему, сколько хотел, и в Люблино, и везде. Надо было его попугать. А это институт судебной психиатрии, там очень строго. Я позвонил главврачу Морозову, договорился с зав. наркологией Качаевым, и Веня с товарищами его отвезли. Володя потом считал, что его предали»485.

Позднее Высоцкому довелось еще раз побывать в этом институте: «В свое время в психиатрическом центре им. Сербского (по-народному “Серпы”) лечился от алкоголизма Владимир Высоцкий. К нему должна была прийти жена Марина Влади, о чем артист предупредил лечащего врача. А тот, в свою очередь, стал писать заключение, что у больного Высоцкого развилась мания величия (врач не знал, что Высоцкий действительно женат на звезде французского кино). Но, когда в палате появилась знаменитая актриса, врачебное заключение пришлось порвать»4^.

Такая же ситуация возникнет, когда Высоцкого поместят в психбольницу имени Кащенко (если, конечно, речь не идет о том же самом случае). Вспоминает актер Станислав Садальский: «Была даже такая история — мне рассказывали врачи, — когда Любимов положил Высоцкого в Кащенко, и доктор говорит: — Вы из Театра на Таганке? — Да. — Как фамилия? — Высоцкий. — Женаты? — Да? — Кто ваша жена? — Марина Влади. — Отправьте его к Наполеонам. Это не лечится»487

И напоследок разберем еще одну перекличку между двумя «больничными» произведениями 1975 года: «Я здоровый, я выжил — не верил хирург» («Не однажды встречал на пути подлецов…») = «Я — из хирургических отсеков, / Из полузапретных катакомб, / Там, где оживляют человеков, — / Если вы слыхали о таком» («Вот в плащах, подобных плащ-палаткам…»).

Последнее стихотворение датируется октябрем 1975 года /5; 58/, а ночь с 27 на 28 сентября, как уже было сказано, Высоцкий провел в Институте Склифосовского: «26-го сентября еще поет у Максаковой, а 27 — 28 сентября уже в реанимации в Склифосовского с сердечно-сосудистой недостаточностью на фоне хронического алкоголизма»[2142] [2143]. Обратим здесь внимание на слово реанимация. Несомненно, под впечатлением от увиденного там Высоцкий и написал стихотворение «Вот в плащах, подобных плащ-палаткам…»: «Выглядел он жутко и космато, / Он старался за нее дышать, — / Потому что врач — реаниматор — / Это значит: должен оживлять! <.. > Просто очень трудно оклематься — / Трудно, так сказать, реаниматься, / Чтоб писать поэмы, а не бред». Примечательно, что начало этого стихотворения находится на одном листе с фрагментом другого стихотворения на родственную тему — «Я прожил целый день в миру / Потустороннем…» (АР-14-178).

***

Прямой предшественницей трилогии «История болезни» является также повесть «Дельфины и психи».

Первая ее редакция была написана в феврале-марте 1968 года во время пребывания Высоцкого в московской психиатрической клинике № 8 им. З.П. Соловьева (а вообще работа над повестью продолжалась в течение трех с лишним лет — со 2 февраля 1968 года по 9 мая 1971-го489).

Аналогичная история произошла с песней «Про сумасшедший дом» (1965), появившейся вскоре после его пребывания в той же клинике с 15 ноября по 6 декабря 1965 года. А через некоторое время родилась песня «Про черта». Причем в обоих случаях (да и позднее) Высоцкий попадал в психбольницу по алкогольным делам.

Перед тем, как перейти к анализу повести, остановимся на структуре повествования, которое состоит из трех пластов,