Она мне отвечает!

Мысль, которая прожигает меня насквозь не сразу, далеко не сразу.

Наверное, все дело в том, что я до последнего жду – пощечины, звонка будильника, чего угодно, что выведет меня из этого хмельного транса.

Она! Мне!

Это ведь невозможно…

Она ведь…

Дрожит.

С каждой секундой все сильнее.

Дрожит, как готовая взорваться бомба, и я прям чувствую, как близок момент её взрыва.

Который нельзя допускать.

Отрываюсь от неё, отдираюсь, обрезаю без жалости все сосуды, которыми успел в неё прорасти. Но только губами отрываюсь, руками же – опоясываю гибкий девичий стан посильнее, чем это сделал бы спрут.

Не знаю, что будет через час, через полчаса – даже через минуту, но здесь и сию секунду – она будет в моих руках. А там…

Она смотрит на меня снизу вверх, и с каждой секундой темные её зрачки разрастаются все сильнее. Моя девочка в ужасе. До нее доходит, что произошло. Что именно она себе позволила. В чем выдала себя!

– Отпусти, – хрипло произносит она. Требует. Дергаю подбородком.

– Ты этого не хочешь, – господи, что я несу? С чего я это взял?

Силы её внутренние будто собираются из мелких капель. И если минуту назад она не могла выровнять голос, сейчас – находит в себе силы, чтобы упрямо задрать подбородок.

– Я сказала, убери от меня руки!

– Сказала, – киваю, а пальцы мои рисуют узоры на её спине, захватывая все большую площадь для “рисования”, – а я не убрал. И что мы будем с этим делать?

Ответ она формулирует быстро. Резко дергает руку вверх, замахивается…

– Нет, нет, нет, – покачиваю головой, ощущая, как глубоко меня коротит в момент, когда я ловлю эту самую руку, – нет, Катюша, ответ неверный. Подумай еще.

Сам понимаю, я заигрался. И несусь вперед, силясь заиграться еще сильнее, нарушить все границы еще сильнее.

– Я замуж выхожу, – маленькая моя тигрица наконец собирается с мыслями, – держись от меня подальше.

– Не, не выходишь, – дергаю подбородком буднично, все так же не особенно анализируя, что за дичь я несу, – уже нет.

– С чего бы? – девочка моя сверкает мне в лицо своими яркими прекрасными глазами. – Потому что ты мудак озабоченный и никак не можешь от меня отвязаться?

– Нет, – я покачиваю головой чуть-чуть и склоняюсь ближе к коже её, алчно втягивая обожаемый мой запах, – просто твой мажор тебя счастливой не сделает.

– Сделает! – она так отчаянно взбрыкивает, что я на долю секунды почти ей верю. – Он добрый, замечательный, я нужна ему…

–Нет, Катюша, нет, – фыркаю, уже даже не пытаясь урезонить бухающее в груди сердце, – это не те аргументы, что могут меня убедить. Хочешь, подскажу правильные?

– Я хочу, чтоб ты меня отпустил.

– Отпущу, – обещаю искренне, – скажешь, что я попрошу, и отпущу. Только хорошо сказать нужно будет. Убедительно.

– Чтобы ты пошел в жо…

– Скажи, что любишь своего жениха, – даже не думал, что буду говорить это так – спокойно, требовательно, не выворачиваясь наизнанку от лютого бешенства.

Беситься не от чего.

Я все понял.

Кажется, моя неизлечимая бледнеет еще сильнее, чем была до этого.

А могла бы на хрен послать. И даже подальше.

Но не шлет. И это – новый её промах.

Того, кто безразличен, без церемоний поставят на место в таких вопросах.

– Ну же, малышка, – улыбаюсь ей в губы, – это ведь очень простые слова. Очень простые. Смотри. Я тебя люблю. Думал, что справился с этим, но нет. Люблю. Сильнее, чем раньше даже. Крышей по тебе съезжаю. Никого в жизни так не любил, как тебя. Если так задуматься – только тебя и любил, а все остальное – херня какая-то была, придурь. Давай, теперь твоя очередь.

Смотрит на меня, глаза огромные, растерянные. Будто девочка моя все пытается найти под ногами почву.

– Я, – она все-таки облизывает пересохшие губы, – я люблю Кирилла. Ясно тебе?

– Ну, – я скептически морщусь, – так себе прозвучало. Не убедительно. Может, повторишь еще раз? Говорят, со второго раза лучше получается.

У неё вспыхивают бешеные искорки в её глазах. Кажется, все-таки где-то она нашла точку опоры и пытается встать неё.

Черт его знает, чем бы это все закончилось.

Я себя знаю. Не отпускать эту девочку из разговора со мной я умел подолгу, даже при том, что у меня было гораздо меньше поводов, чем сейчас.

Но…

Облом был обязан наступить по всем законам кармы. И он наступил под весомый звук чего-то то ли опущенного, то ли брошенного на пол.

Я инстинктивно ослабляю хватку, разворачиваясь на звук. Катя, конечно же, пользуется полученной возможностью и выскальзывает из моей хватки.

Обдумать это я правда уже не успеваю.

Потому что в правую мою скулу с размаху врезается чугунный мужской кулак. Ощущения, скажем честно, яркие…

Мажора Катерининого я опознаю уже по голосу, не в силах ничего разобрать среди мешающих обзору разноцветных пятен.

– Надо же, как вовремя я вернулся! – с совершенно отчетливой яростью рычит он откуда-то справа.

– Хороший удар, малыш, – скалюсь, с трудом, но все-таки восстанавливая равновесие, – позволь принести тебе мои восхищения…

У нас было маловато времени на взаимодействие раньше, но только по тому с каким рвением холерин женишок бросается ко мне навстречу – он изнемогал от желания познакомить свои кулаки с моей физиономией гораздо больше чем пару последних минут.

Взаимные чувства, как же это прекрасно!

Мы толком ничего не успеваем – так, чутка. Мой кулак врезается в челюсть мажорика, его – в мое солнечное сплетение.

Потом…

– Вы что, долбанулись? Сейчас же перестаньте!

Катя вклинивается между нами, совершенно не пугаясь попасть под раздачу двух разгоряченных идиотов. Впрочем, её внутренней силы хватает для того, чтобы мы оба замерли, будто налетев на скалу.

– Отойди, – хрипло требует мажор.

Я ничего не требую – я просто жду. Будто невидимый рефери сейчас стоит между нами и воздух дрожит в предвкушении нового звука гонга.

Потому что этот гребанный щегол меня бесит. А я – его бешу. И повод разобраться у нас сейчас более чем весомый.

– Вы в моем доме! – Катя выплевывает каждое слово с таким бешенством, – не смейте устраивать здесь разборок.

А ведь верное замечание.

Зачем шуметь, наносить ущерб имуществу Кати и возможно – психике моей дочери, которая может увидеть драку и испугаться?