– И после этого признавался? – скольжу красноречивым взглядом по всем её кровоподтекам.

– Ага, – она кривит губы, – говорил, что я просто не понимаю. Что он меня так любит, и должен воспитать как следует. Запер меня, ключи забрал, телефон, карточки… А я… А я из окна на подъездный козырек спрыгнула. И в Питер автостопом, потому что по всем моим друзьям он уже меня находил.

– И что, друзья позволяли тебя забрать? Ему?

Ей богу, вот сейчас, если бы Герасимов оказался на пороге палаты – я бы размозжила ему башку табуреткой. Сама. С острой надеждой, что оно выживет, но до конца года будет писаться в штаны и не вставать с кровати.

– Я же не говорила… – Анька сильнее выкручивает ткань одеяла, – и он раньше… Не оставлял следов на видных местах. А остальное… У всех бывают ссоры…

– Почему ты не говорила, Ань? – повторяю я требовательно. – Почему не сказала, что тебе нужна помощь? Ладно, меня рядом не было. А друзья? А отец твой, наконец?

Вижу, как дрожат её губы.

Уже жалею, что вся эта нетерпеливая требовательность из меня так и прет. Эта смесь сочувствия и ужаса ядреной штукой оказывается!

– Да блин!

Мяч мажет по самым кончикам пальцев, обжигая их, но все равно влетает в створку ворот, в самые кусты шиповника.

У Антония, который этот мяч отправил в ворота со всей дури, выражение лица самое что ни на есть вредное. В духе – ты меня в этот чертов двор вытащил, вот и проигрывай теперь.

И ничто-то его не смягчило, даже то, что пока Карамелька и няня обедали – мы успели найти очень приличную пиццерию поблизости. Маленький ежик, которому никак не надоест топорщить свои колючки.

Только я-то колючек не боюсь. Я и по ним гладить умею.

– Шесть-три в твою пользу, – мрачно вздыхаю, перед тем как засучив рукава полезть за мячом в кусты. Правило вратаря – кто упустил, тот и возвращает.

На самом деле, причина моей рассеянности проста – то и дело коситься влево, на качель с подлетающей к нему Конфеткой и следить за мячом – две абсолютно невыполнимые задачи.

А не коситься…

Ну, не получается.

Тут же, как в дивной пословице: и хочется, и колется, и Холера не велит…

А мне, к сожалению, нельзя сейчас забивать на её слова.

Мяч будто вступил с Антонием в сговор – приземлился в самых колючих дебрях, да еще и застрял напрочь у самых корней гребаного кустарника. Настолько прочно, что когда я выбираюсь из кустов – оказывается, что мой футбольный оппонент не дождался меня, и… Занял освободившиеся качели.

А чудо с двумя хвостиками стоит у футбольных ворот и смотрит на меня, серьезно-серьезно.

Вот так нежданчик!

И что теперь?

Бежать от неё, как хоббиту от балрога?

Ну… Щас!

Я ради этих бездонных глаз из Москвы сорвался.

– Кара, иди сюда, печь пирожки, – окликает девочку няня, раскладывающая по бортику песочницы формочки из яркого зеленого ведра.

– Не хочу пирожки, – кроха категорично крутит головой, – мячик хочу.

Боже, ну… Спасибо, что ли.

Я останавливаюсь в паре шагов от неё, прокручиваю мяч на пальце.

Завороженная фокусом малявка восторженно ахает.

А я…

А я пытаюсь начать дышать.

Так страшно спугнуть это микро-чудо…

– Кара, мячик не наш! – укоризненно сообщает няня. – Не отвлекай дядю, иди печь пирожки.

– Она не отвлекает, – возражаю я и понимаю, что возражение идиотское. Лично я бы очень напрягся, если бы к ребенку, за которого я отвечаю, начали клеиться всякие сомнительные малознакомые мужики.

– Меня все равно кинули без права на отыграться, – говорю это няне, киваю на качели, на которых Антон будто назло старается сделать “солнышко”, лишь бы показать малявке как надо. А сам опускаюсь на корточки, опускаю мячик на землю, подталкиваю его навстречу малышке.

Дочери…

Моей дочери навстречу…

Она ловит его и восторженно смеется, радуясь собственной ловкости. Подцепляет маленькими ладошками и по детской, и потому такой сложной траектории подбрасывает вверх.

Дышать…

Надо дышать дальше…

– Я вас раньше не видела тут, – строго замечает няня, вынужденная из-за того, что я отвлекаю малышку, встать с бортика песочницы и подойти к подопечной, – ни вас, ни мальчика.

– Мы еще даже не въехали, – объясняю невозмутимо, успевая на этот раз перехватить мяч до того, как он пропадет в колючих шиповничьих дебрях, – смотрели квартиру, оформляли документы. Вещи еще даже не привезли.

– А мама ваша где же?

– А мамы нет у нас, – произношу, понижая голос и тревожно бросая взгляд на качели.

Они не близко, Антон не услышит, но все-таки…

– Простите… – няня неловко улыбается, а я пользуюсь возможностью и снова отправляю мяч в путешествие до маленький Конфетки.

В этот раз она его не ловит, но с упорством истинной спортсменки бросается вслед.

Такая ерунда, но тепло, разрастающееся в груди от наблюдения за дочерью, прорывается и на лицо. Проступает в улыбке.

– Кхм-кхм!

Боже, кто бы знал, что такая молодая, такая красивая девушка умеет покашливать так яростно. Интересно, какие еще таланты у Холеры имеются?

Стоит за моей спиной, как полагается, смотрит на меня ядовито, руки на груди скрестила.

Ну и взгляд у неё. Будто это она у нас строгая учительница, а я – не выучил уроки, да еще и кнопку на стол подложил.

– Катенька, уже вернулись? – бодро приветствует Катерину няня. – А мы уже пообедали. Гуляем второй раз.

Мне тоже хочется сказать, что она быстро вернулась. Но на самом деле прошло уже часа три, пора бы…

Но лучше бы, конечно, хоть на десять минут попозже.

– Гуляйте, гуляйте, Елена Максимовна. Вряд ли Каро захочет уйти, не построив замок, – произносит Катя, прожигая меня взглядом, – Юлий Владимирович, на пару слов…

Ну что тут сделать? Ничего тут не сделать.

Только выпрямиться и идти навстречу заслуженному разносу. Отходим в сторону – и Катя резко ко мне оборачивается, опаляя мое лицо праведным своим гневом.

– Кажется, я говорила, чтобы ты не приближался к моей дочери!

– Да, ты говорила, – киваю отрешенно.

– Так какого черта ты, – тонкий указательный пальчик чувствительно тыкается мне в грудь, – решил послать мое требование к черту?

Господи, сколько же усилий уходит хотя бы даже на то, чтобы удерживать взгляд на её глазах.