Швед, Янка и Мурка, по колено вымазанные в болотной грязи, искусанные комарами и мошкой, стояли в кустах на опушке и, как партизаны в засаде, исследовали пути подхода к обители. Янка была холодная, жесткая и решительная, как стальная сабля. Швед, который не знал ничего про новорожденных сестричек и ямки в палисадниках, смотрел на нее с опаской и восхищением. А Мурке просто было очень страшно отпускать Янку одну за этот высокий забор. Но Янка ей приказала:

– Молчи. Теперь я точно знаю, что это надо сделать. И, если это она, моя… Ну, моя Сусанна Ивановна… То теперь-то я ее узнаю. Вспомнила хорошо. Но… Осмелиться бы подойти. А вот открыться… Там решу. Посмотрю на нее сначала. А так паломницей притворюсь и буду к ней присматриваться.

Швед почесал в бороде, совсем как дед Косолапов, и пожал плечами:

– Как думаешь, сколько нам тут в кустах тебя ждать?

– Нечего комаров кормить. Идите домой и… Ну, малину, что ли, собирайте. А я вам буду звонить, – Янка отряхнула синий сарафан, единственный из того, что у нее было с собой длинного, спрятала волосы под платок и забрала у Мурки бумажку с сердечками. – И не волнуйтесь. Те тетки сказали, что помолиться всех пускают. А я сейчас нервная, так что сойду за… За взыскующую веры.

– А крестов-то нет на церкви, – заметил Швед. – Кому ж тогда молиться?

Янка пожала плечами, обняла Мурку, поцеловала Шведа и решительно ушла. Швед вздохнул и, проводив взглядом синий сарафан с белым платочком, сказал:

– Нас бросили…

Он был не выспавшийся после рыбалки, усталый еще со вчерашней дороги. Рыбы они с дедом Косолаповым наловили немного, да и ту Янка велела оставить деду, мол, некогда возиться. Поэтому на душе у него было не важно. Но он молчал и не распоряжался. Наблюдал и опекал. Он сильный, Швед. Очень.

– Может, мы зря ее одну отпустили? – Мурка смотрела, как Янке навстречу отворилась калитка в заборе, как она протянула туда листочек с сердечками – и как калитка распахнулась шире. И Янка туда вошла. Исчезла. Мурку опять заколотило: – Да что ж такое с нервами…

– Ты не волнуйся, Кошка: это с тобой да со мной Янка такая нежная, а на самом-то деле у нее характер – ох. – Швед даже погладил Мурку по лопаткам. – Холодное оружие, а не характер.

– Беллона, ага… Но это, – Мурка кивнула на церковь, глухой стеной выставляющуюся из сплошного забора, на видневшиеся за забором коньки маленьких домиков, антенны, спутниковую тарелку, почти незаметные отсюда коробочки камер по периметру: – Что-то очень уж неприятное место. Паршивое. Будто колония строгого режима, только кукольная.

– Ни фига не монастырь, – кивнул Швед. – А церковь ничего, хорошая была. Вторая половина девятнадцатого века, наверно. Я уж думал, их уж по всем глухим углам тоже восстановили.

– Для кого? Попу паства нужна, да чтоб в городе, а тут что, одни вон гнилушки и руины, а не деревня…

– Красивая…

– Церковь? Была.

– А я в детстве как-то видел, как на такой же вот заброшенной церкви альпинисты тренировались. Тогда казалось ой как высоко… Ну, что? Идем домой?

У Мурки вдруг заныл телефон. Янка, уже? Нет, Митя.

– Але? Митя, але! Привет!

– Привет, Малыша! Ну, как ты там, в лесах?

– Малину ем. По лесу гуляю, вдоль дороги только. Тут лес – о-о, до неба, – жизнерадостно сказала Мурка, мрачно косясь на покрытые лишайником страшные еловые лапы. – Ежика видела. А у вас как?

– Да вот переезжать решили, предприятие-то расширяется… – Митя вздохнул. – Хлопоты, то, се… Я вот что звоню, Малыша: папа твой четверть часа назад приехал. У Андрюши выспрашивал, не знает ли он, как тебя найти. Говорил, после похорон по делам в Нижневартовск уехал срочно, а теперь специально вернулся, тебя найти и с квартирой распорядиться. Он – настойчив очень, понимаешь?

– Он вам мешает? Может помешать?

– Да нет, он, Андрюша сказал, подавленный такой. Визитки свои сует, нервничает. Говорит, мол, ребята, помогите дочь найти, обидел я ее зря, запутался, как она одна-то в большом городе, мол, девчонка совсем. Найдите, говорит, заплачу любые деньги. Вот я и решил спросить, что ты думаешь по этому поводу.

– Я не знаю. – Мурка правда не знала. Обида на отца? О чем это? Как будто это все было давным-давно и даже не в этой жизни. Тут с матерью бы разобраться. «Дочь найти»… Внутри заныло. – Да я, в общем, больше и не сержусь, но мне… Не до него как-то. Ладно, я его номер разблокирую, пусть звонит.

– Ну и умница, – с облегчением выдохнул Митя. – Папа все-таки. Ладно, Малыша моя золотая, расскажи, какие планы-то дальше?

– Повидаю ее, – как и у Янки, у нее язык не поворачивался произнести слово «мать». – А там посмотрим. По настроению. В Карелию еще хотели съездить…

– Что-то я волнуюсь, – серьезно, без тени обычного ласкового радушия сказал Митя. – Знаешь, Малыша, давай-ка по-взрослому, ответственно: прямо сейчас скинь мне метку GPS, где ты находишься. Мы тут проверим по-своему, что за местность, что за обитель, кто старший… Не хочу тебя без присмотра оставлять.

– Ладно.

Конечно, Митя прав. Этот монастырь без крестов, но зато с высоким забором действовал на нервы. А если еще вспомнить тех теток с рыбьими мордами, которые всучили Янке листовку с сердечками, делалось совсем тошно.

– Сейчас отправлю. Спасибо, Митя.

Швед шел нога за ногу и тоже рылся в телефоне. Потом вдруг остановился и растерянно сказал:

– О, Кошка. А на сайте епархии такого монастыря нет… И гугл-карты его не показывают… Будто тут нет ничего. Что ж это тогда за место?

– Паршивое какое-то. Зря мы сюда приехали. – Мурке опять померещилась за стволом черной ели белоглазая серая девочка Эля. Мурка мысленно прошипела в ее сторону: «Пошла вон!», а Шведу сказала: – Давай, может, скорей до машины, вещи заберем, потом с шоссе болото объедем, Янку заберем и укатим не оглядываясь? А?

– Что-то ты правда разнервничалась. Давай хоть Янкиного звонка дождемся.

Лес вокруг будто сходился ближе к дороге, еще чуть-чуть – и раздавит. Потом он отступил от мокрой черной грязи болота, примыкавшего к озеру. Как тут вообще проложили дорогу? С другого, не озерного края земля опять исчезала в болотной траве, бочажинах и кочках с хилыми деревьями. Триста метров грязного кошмара. Болото и само по себе было противным, страшным. Да еще Швед вытащил из-под ворота маленький фот и велел:

– Надо хоть пофоткать, раз мы тут лазим. Я потом из тебя болотного духа сделаю…

– Ага. Кикимору. – Мурка кое-как балансировала на гнилых палках гати. Но привычные щелчки фотоаппарата слегка успокоили. – Нет, на ту кочку я не полезу. Там всякие мавки и прочая жуть. Ты не знаешь, мавки кусаются? А кикиморы?

– Да я вообще-то в славянском фольклоре не так чтоб разбираюсь… Хотя коммерческий потенциал, чую, есть. Будем изучать… Давай еще пару снимков.