– А что, туристы сюда часто приезжают? – у бани спросил деда Швед.

– Да не так чтоб очень, места-то у нас глухие. – Дед взялся за ручку двери, но не спешил открывать. – Но кто природу-та любит, да охотники по осени, да краеведы всякие – те, да, наезжают. Эти еще, шпана с металлоискателями, шарят все, шарят, ямки роют… Тута в округе тьма деревень и вовсе брошеных. От некоторых и следа не осталося. А кое-где все еще печи торчат из крапивы.

– А почему брошеные?

– Да так… Така история державы, что тут скажешь. Поуезжали на стройки коммунизма, кто сам, а кто под вохрой… Да и возвращаться некому стало. А жить-та тут сейчас совсем нечем. Работы никакой. Мы вон здеся в деревеньке – все или пенсионеры, или городские дачники. Живем, потому что сюда дорога хоть плохонька, а есть. Мне сын карту тыща девятьсот тридцать восьмого года привез, так тогда тута вокруг – сотни деревень были. У каждого озерка. Уж и поля березой и сосняком заросши, не узнать, а деревни – ну, камни от фундаментов разве что, да кирпичи битые, да крапива. Крапива любит, где дерева гнилого в земле много, долго после людей в таких углах держится. Меня, бывалоча, дедуня за грибами когда водил с собой, места эти показывал, говорил все: вот тута кум жил, деревня Юксельга, а тута где-то на горочке кладбище ихнее было, там прабабка твоя похоронена, запоминай. Да как все упомнить… А ты, говоришь, фотограф?

– Да, церкви старые хочу поснимать, деревянное зодчество, ну и так, пейзажи.

– Да где теперь те церквы… Что уцелели – так-то надо к большим озерам ехать, Вачозеро, Пидьмозеро или выше, к Карелии уж, или на тот берег, за Свирь – и на Вологду.

– Это далеко… А у вас тут есть что поблизости?

– Согинцы-то, с деревянной церквой, вы, ясно, проезжали, – забыв про баню, кивнул дед и ткнул рукой в сторону уходящей в лес дороги: – А тут вона… Ну, вот в соседней деревне, за болотом, на том берегу озера, есть церква разрушенная, кирпичная, царских ишо времен. Тока тебя в нее, парень, дак тамошние бабы не пустют, да и ты туда на своем рыдване тяжелом не проедешь, болото не даст. Если ехать, то обратно надо на шоссе и оттудова заезжать.

– А пешком далеко? – спросила Мурка.

– Да не, наши бабы туда бегают монашкам ягоду продавать… Так, минут сорок скорого ходу, тока вдоль болота надо осторожно – топко.

– А медведи ходят там?

– Ну, медведи болото в таку жару любят, – усмехнулся дед. – Да что медведи, они знают, кто их тронет, а кто – нет. Ты, милая, мимо медведя в метре пройти можешь и не узнаешь никогда, что он тута лежал.

– А вы сами чем-то на медведя похожи, – улыбнулась Мурка.

Дед поперхнулся. Потом с достоинством ответил:

– Дак родня, чё поделашь… – И добродушно жмурясь, улыбнулся оторопевшей Мурке: – Косолапов я. Тебе – дядя Миша Косолапов.

– А что, там, говорите, монастырь есть? – Швед кивнул в сторону дороги к озеру и болоту.

– Вроде есть, – хмыкнул дед. – Церкву разрушенную и пару домов забором прям до воды огородили, вагончиков там ишо об берег понаставили, вот и весь монастырь. Мужиков внутрь не пускают. Наши бабы говорят, там этих… а, насельниц, не так и много. Но все к ним на машинах туда-сюда какие-то ишо бабы ездют и ездют. А попов наши никто не видел ишо; ну, говорят, это потому, что церква неосвященная, вот когда монашки там кирпич битый в церкве разберут, вычистют все, тогда, может, и попа привезут и освятят. Но чё-то оне не быстро кирпич этот разбирают. Уж года три, что ли… Ох! – спохватился он. – А баню-та! Пошли, покажу… А ты, девчушка, иди – вон колодец-та, прямо. Свое ведро не суй, тока то, что там лежит: гигиена! Там водичка ключевая, чистая, поняла?

Колодец оказался неожиданно крепким, прибранным, с крышей из досок и рубероида. Сдвинув со сруба тяжелую крышку, Мурка увидела внизу черную-черную воду и свое в ней отражение – серебристая голова и провалы глаз. Почему-то это было жутко, хотя девчонка там в воде не была похожа ни на Ваську, ни на девочку Элю. Но она смотрела из черной воды, как с изнанки мира, и, казалось, знала что-то, чего еще не знала сама Мурка.

– Эй, девка, – окликнул ее подошедший с ведрами дед. – Ты чего это? Ты смотри, на ту сторону не засматривайся!

За дедом шел Швед, тоже с ведрами. Дед научил их обоих, как бросать опрокинутое колодезное ведро в воду, чтоб проще зачерпнуть воды, как ловчее перебирать цепочку, вытаскивая его, и, набрав воды, Мурка пошла со своим нарядным ведерком к дому, к Янке. Почему-то повернуться спиной к колодцу – вернее, к совсем близкому темному лесу за ним, за густыми кустами смородины и малины – было страшновато. Она шла и буквально чуяла чей-то взгляд, утыкавшийся ей в голую, сразу озябшую шею. Не выдержала, оглянулась: Швед с дедом Косолаповым перли в баню ведра с водой, и до нее долетели обрывки фраз про удочки, червей, донки и закидушки. В лесу, за колодцем, конечно, никого не было. Но ей показалось, что кусты шевелятся так, будто там вдоль леса крадется кто-то низенький. Морозом ожгло спину. Тьфу. Кажется. Нет тут никого, кроме медведей!

В доме, где возилась, накрывая на стол, Янка, показалось тепло и уютно. Натаскав воды и затопив баню, пришли Швед с дедом, и тот велел и в доме печку протопить, мол, не, жарко не будет, а просто влажность застоялась после дождей на прошлой неделе, и печь ее выгонит. Суше спать будет, приятней. Всего-то охапочку дров-то и надо. Он ловко открыл вьюшку, накидал в печь щепок, растопки и дров, поджег с одной спички, и внутри печи уютно загудело, затрещали дрова. Мурка присела рядом с дедом, заглядывая в топку: дрова там будто радовались сгорать и превращаться в жар.

– Что, девчоночка, никогда небось не видела, как печку топят?

– Нет. А в сказке-то Емеля на печке спал, что, и тут на печке спать можно?

– А вот протопим, кирпич прогреется, так и, лето дак, до утра не остынет. Спи себе на здоровье, грейся. Печка, кстати, по нашим поверьям-та, самое святое, самое безопасное место в доме. Ее и ангелы, и предки оберегают, никаким бесам на печку хода нет.

– Так тут и домовой, наверно, есть? – шутливо спросила Янка.

– Под печкой живет, – на полном серьезе кивнул дед. – Затосковал один, поди, старый, а вы приехали, так радуется небось… А семья-та тут хорошая жила, да тока все поразъехались. Сын-та хозяйский, кому бы тута и хозяевать, дак уехал аж на тот бок глобуса. Дальше уж и уехать нельзя, все в обратно будет получаться. А дом стоит, стоит…

– Пойдемте с нами чай пить, – пригласила Янка.

– Спасибо, хозяйка, да мне бы не чай, а в чай – я «пуншик» люблю, спасу нет. А?

Дед Косолапов, шмыгая и философствуя, неспешно уговорил два стакана «пуншика», деликатно съел сырку-колбаски, договорился с довольным, как пацан на каникулах, Шведом насчет «на зорьке зайду с удочками» и отбыл к себе, мол, бабка заждалась. Швед, перекусив, снял с машины триммер и с треском, синим бензиновым дымом и явным удовольствием принялся окашивать дом, временами бросая триммер и в тишине мчась в баню подкидывать в печку дрова и куда-то там доливать воду. А Мурка с Янкой, увлекшись крестьянским уютом, постелили у печки спальник и куртки, устроились бок о бок и тоже подбрасывали дровишки в печку. О том, что будет завтра, думать не хотелось.