Но мне всегда нравилось смотреть на всякие штуки для рисования, мы с Катриной постоянно забегали в художественную лавку. Там стоял особенный запах – растворителей, красок, дерева. Туда заходили особенные люди, и мне так нравилось разглядывать их. Они говорили особенные слова:

– Мне, пожалуйста, краплак, умбру жженую и кобальт. И еще сепию, пожалуйста.

«Умбра жженая»… Интересно, а какая еще бывает умбра? Вареная? Сырая? Тушенная с черносливом?

Но продавец всегда их понимала. Продавцом в лавке работала Ола. Она была очень хорошая. Не гоняла нас с Катриной, как хозяева других лавок, оттого, что мы заходим, а ничего не покупаем. Она улыбалась нам приветливо и разрешала рассматривать картины, выставленные на продажу. Еще мне нравилось, что у нее длинный передник с большими карманами, набитыми всякой всячиной, иногда она эту «умбру жженую» в тюбике или ультрамарин доставала покупателям прямо из кармана. А еще Ола носила штаны, как мужчина. Наверное, этого никто не замечал, кроме нас с Катриной, фартук скрывал их, а то бы ей здорово влетело от родителей. У Олы черные пышные волосы, коротко подстриженные, и со спины она была похожа на мальчишку. Наверное, она тоже художник. Наверное, все художники особенные.

Неужели и господин Этьен художник? С виду очень похож. На стенах не было картин, только маска какого-то идола и лук с колчаном, полным стрел. Я осторожно сняла лук, взвесила в руке. Он был нетяжелый и подходил мне. Раньше мы с Катриной часто мастерили луки из веток ивы и играли в благородного разбойника Тима, но из настоящего мне никогда не приходилось стрелять. Я выхватила из колчана тонкую стрелу, еле-еле натянула лук и выстрелила в открытое окно. Стрела, описав дугу, исчезла за домами. Вот это да! Вот бы Катрина посмотрела на этот выстрел!

Но тут я подумала: а вдруг у бородача все стрелы подсчитаны? Я быстро повесила лук на место, смотала веревку, захлопнула окно и выскочила из комнаты. Простите, господин Этьен!

Ужинали мы с тетей в молчании. Я, как всегда, не выдержала первая. Сказала:

– Тетя, пожалуйста, прости меня. Это было ужасно глупо. Я больше никогда не буду. Я только один раз попробовала и…

– Я не хочу этого слушать. – Тетя болезненно поморщилась. – Просто не делай так больше, и все.

В этом вся моя тетя. Ей вообще не нужны слова. Ну и ладно. Буду молчать.

Господин Этьен вернулся совсем поздно. Я слышала, как тетя открывает ему дверь и что-то выговаривает, а он тихонько смеется в ответ. Я слышала, потому что спряталась под лестницей: он стал открывать дверь, когда я шла из умывальной, уже переодетая ко сну. Нет уж, лучше я спрячусь!

– А Элоис, конечно, уже спит?

– Конечно, спит! – сказала тетя с достоинством. Она хотела показать ему, что хорошо меня воспитывает. Ну и что, что я курю? Зато спать ложусь вовремя!

– Не могли бы вы передать ей это? Боюсь, что завтра мы с ней не увидимся, у меня много дел с утра.

Господин Этьен поднялся к себе, напевая что-то под нос.

– Тетя!

– Элоис! Ты почему не в постели? Ты подслушивала?

– Тетя, что он мне передал?

– Вот… странный подарок для девочки твоего возраста, ты не находишь?

И она подала мне тонкую темную стрелу.

Я ненавижу школу. Я не представляю, как можно любить вставать еще в темноте, наскоро умываться, одеваться, тащиться в этот серый, безликий дом, где даже стены пропахли ненавистью к нам. Я ни разу не видела, чтобы хоть один учитель нам улыбнулся. Хотя бы случайно! И я не верю всем этим гимнам, которые нас заставляют петь, прославляя герцога Виса, наместника Рионелы и близлежащих земель.

Обычно мы встречались с Катриной на углу улицы Лудильщиков и Запрудной, но сегодня – вот это да! – она сама зашла за мной. В это время господин Этьен как раз спускался к завтраку, и Катрина шарахнулась от него, как от чумы.

– Чего это ты? – спросила я, когда мы вышли на улицу.

Катрина схватила меня за руку, глаза у нее были полны ужаса.

– Я видела, я видела его вчера!

– Кого?

– Этого вашего постояльца! Я видела!

– Знаешь, я его тоже видела. И вчера, и сегодня, и это удовольствие продлится еще неизвестно сколько!

– Да нет же! – почти зашипела Катрина. – Я видела, как он шел со стороны холмов!

Я чуть не грохнулась прямо на мостовую. Со стороны холмов? Этого не может быть! Он, конечно, неприятный, хоть и красивый, но все равно высокомерный, терпеть таких не могу, но чтобы он был как-то связан с холмами?!

– Нет, нет, Катрина, этого не может быть! Ты перепутала!

– Смеешься? С кем его перепутаешь? Это точно был он!

– Значит, он шел не из холмов, а просто с той стороны, может быть… я не знаю откуда!

– Он переходил мост.

И мы обе знали, что тут невозможно ошибиться. Там, где заканчивается Жестяная улица, есть мостик через ручей. А за мостиком – холмы. И другой дороги туда нет. И если человек перешел мост, значит, все, он был в холмах, он возвращался оттуда, других вариантов просто не было. У меня заболела голова. Господин Этьен и холмы? Нет, только не это, пожалуйста! А тетя? Что будет с ней, если об этом узнает кто-нибудь? А я? Неужели меня тоже бросят в тюрьму!

…Холмы обрамляли город с севера.

Говорят, когда-то давно там было поселение каторжников. Но еще говорят, что туда издавна выселяли прокаженных. Или родственников казненных ведьм. Будто бы они рыли норы, как звери, как лисы или барсуки, и жили по-звериному. Ели падаль, умерших товарищей по несчастью, а иногда воровали детей, пробираясь в безлунные ночи в город. Подходить к мосту строго-настрого запрещалось. Раньше там даже стояла будка с караульным, но все так боялись холмов, что в нем отпала всякая надобность. Мы не знали, что стало бы с тем, кто ходил в холмы, такого просто никогда не было!

– Ты дрожишь, – сказала Катрина. – Тебе страшно?

Я даже не ответила. Не весело уж точно!

– А сегодня в школе бал, помнишь? Я и тебе платье взяла, а то знаю я твою тетушку: серый и коричневый – вот достойные цвета для молодой девушки!

Катрина, конечно, хотела меня отвлечь, и я попыталась улыбнуться. В конце концов, при чем здесь мы с тетей? Мы не можем отвечать за постояльцев! Но мысль о том, что человек, вернувшийся из холмов, живет у нас, мучила меня весь день.

Да еще этот дурацкий бал! После уроков Катрина затащила меня в туалет и велела переодеваться. Платье она мне принесла свое – ярко-красное, с открытыми плечами и блестящим поясом.

– Я не надену.

– Наденешь, – твердо сказала Катрина. Сама она переоделась в почти такое же, только зеленое. – Смотри, мы с тобой как сестры!