* * *

Натан отправился в лавку на Колонистской часам к десяти. С двумя продавцами, похоже, родственниками, державшими ее, говорил на немецком языке. По произношению в Горлисе сразу же был опознан выходец из южнонемецких краев, «то ли австриец, то ли баварец». Но сие не помешало установлению доверительных отношений с людьми, каковых ему предстояло разговорить. Чтобы усилить установившиеся хорошие отношения, Натан представился герром Горлицем. А сам факт, что он спрашивает о студенте Ранцове, мотивировал тем, что является хозяином доходного дома, в котором произошел печальный инцидент с пистолетом «Жевело». Продавцы понимающе кивнули головами.

— Я не буду спрашивать о пистолете, — сразу же предупредил Натан, чем уже заинтриговал собеседников, но дальше — больше. — Мой вопрос, возможно, прозвучит несколько неожиданно. Но поверьте, что он в этой истории очень важен.

В сей момент лица продавцов приняли одинаковый, сосредоточенно внимающий вид. Отчего стало еще очевидней — они точно братья.

— Будьте любезны, скажите, а не спрашивал ли господин Ранцов щипцы, не покупал ли их?.. — Натан подумал, что хорошо бы дать некоторое уточнения какого именно вида может быть сей инструмент. — Э-э, щипцы для некоего узкого входа? А равно и выхода.

Продавцы переглянулись друг с другом, а потом с уважением посмотрели на всезнающего гостя.

— Не знаем, как вы могли об этом прознать, но Ранцов спрашивал у нас такие щипцы… — начал тот продавец, что постарше.

А потом его младший брат подхватил:

— …Именно такие щипцы, как вы описываете. И не просто спрашивал, но и купил один экземпляр.

— И не раньше, в прежние годы, а как раз в этот приезд, незадолго до покупки «Жевело».

В сей момент наш герой испытал противоречивые чувства. Боже, как больно, как обидно, что убийцей Иветы оказывается не кто иной, как прекрасный студент — Виконт Викочка… Но одновременно была и большая гордость оттого, что он, Натан Горлис, сумел разгадать, что случилось (и между прочим, без тебя, дорогой Степко!). Впрочем, рано делать выводы. Нужно всё же удостовериться, что сии щипцы подходят для злодейской операции, произведенной в жилище Скавроне.

— Скажите, а есть ли у вас еще один экземпляр таких щипцов. Ну, чтобы я мог лучше понять, каковы они.

— Как раз один экземпляр и есть. Это, между прочим, последняя модель.

— Мы в Лейпциге весной заказывали. Было быстро привезено в Русланд через Бродскую и Радзивилловскую таможни.

— Три экземпляры просили. Один куплен в начале лета, другой — господином Ранцовым. Третий вот вы спрашиваете.

— Сейчас принесу — посмóтрите, — сказал продавец, что помладше, и пошел куда-то во внутреннее помещение.

А Натан вспомнил о Любови Виссарионовне. Как тяжело ей будет пережить такую новость. Она уж настроилась на то, что сын, ее замечательный талантливый Вики, будет освобожден и поедет дальше учиться в Харьков. А тут такое горестное событие, как вина в убийстве. К установлению которой причастен он, ее коллега Натаниэль Николаевич…

И вот в помещение вернулся продавец с каким-то большим предметом в руках. Наверное, некий попутный товар, прихваченный заодно. А нужные щипчики в кармане. Но нет, вошедший положил принесенный предмет на прилавок перед Горлисом. Натан посмотрел на продавцов с некоторым изумлением.

— Извините, а это что?

— Как что? Щипцы, о которых вы говорили, — по обыкновению первым произнес старший.

— М-м-м, изволите ли видеть: щипцы для узкого входа, а равно и выхода.

— Точно так! Акушерские щипцы, — расставил точки над «i» старший.

— А других щипцов Ранцов не спрашивал?

— Нет.

Фух, как хорошо. Вся его стройно выстроенная версия рушилась. Натан был очень рад тому, что нет новых оснований подозревать Вики в убийстве.

Что до акушерских щипцов, то да, Ранцова говорила, что ее сын покупал в этом магазине разное оборудование. Но из скромности не стала упоминать, какая именно покупка была последнею. Наверное, Натан планировал отвезти ее своему учителю, остзейцу Блументалю на кафедру повивального искусства. И щипцы эти, необычной формы, по-особому изогнутые, вправду были произведением сего высокого искусства. То есть предназначались не для убийства или его сокрытия, а для дела прямо противоположного и самого святого — материнства.

* * *

Следом Горлис отправился к Дрымову. И тут тоже была некоторая неожиданность, только другого рода. В последнее время, в особенности после ссоры с Кочубеем, у Натана сложились доверительные отношения с Афанасием Сосипатровичем. Они заинтересованно и деловито обсуждали разные ситуации, делились впечатленьями, мнениями… Горлис уж и думать забыл, что бывают обстоятельства, при которых Дрымов по какой-то причине (диктуемой, как правило, сверху) вдруг теряет интерес к делу.

Но именно это сейчас и происходило. Все новые факты и сопутствующие им рассуждения Афанасий слушал невнимательно, с отсутствующим видом. Когда же Натан впрямую спросил, что происходит с делом о смерти девицы Иветы Скавроне и когда может быть отпущен студент Викентий Ранцов, полицейский ответил, что никакой новой информацией не обладает, всё, как было. И вообще — «дело на контроле у жандармерии». Ага, вот как.

Безумно жаль Любовь Виссарионовну, но по имеющемуся опыту Горлис знал, что в таких случаях дальнейшие расспросы бессмысленны. Нет смысла рвать сердце, нужно просто идти домой, жить своей жизнью, отдохнуть перед новыми вызовами, сходить в Театр — полюбоваться Финой…

И ждать развития ситуации, когда произойдет некое существенное изменение.

Первое из важных изменений случилось в понедельник, 13 августа, в обед. Явился посыльный от Воронцова и передал просьбу, выглядевшую приказом: о пятом часу вечера явиться к нему во Дворец на Бульваре. Интересно, что бы могло сие значить? Ведь из трех недель отдыха, отпущенных Натану и в особенности его глазам, пока прошли только две.

Горлис знал, что сегодня император отправляется с инспекционной поездкой в Николаев. Но это событие загодя распланированное. Также в начале этой недели имелось и другое важнейшее событие. Во вторник у Воронцовых — прием, посвященный очередному, но, может быть, и вправду последнему переходу запорожцев, их задунайских остатков, «под руку царя московского». Среди приглашенных на него — офицеры частей, во время войны пока остававшихся в Одессе; чиновники одесских канцелярий; преподаватели Ришельевского лицея.

Может, генерал-губернатор зовет его уже сегодня, поскольку хочет, чтобы Горлис выступил с некой речью? Сомнительно. Михаил Семенович с уважением относится к некоторым профессиональным качествам Натана, использует их для дела. Однако за оратора его не числит. К тому же присутствие французского подданного на подобном приеме — это нормально, а вот выступление было бы уже странным. Одним словом, непонятно. Но что гадать, когда всё прояснится совсем скоро.