В ход идут уже какие-то метровские, из темы гражданской обороны.

Милиционеры, сняв кители, лезут в подэскалаторное помещение, вытаскивают упавших. Тут тоже ужас-ужас. Пробитые головы, вывернутые конечности. Но наша работа завершена – бригад становится все больше, в глазах рябит от белых халатов.

– Пошли, что ли? – Каримов снимает окровавленные перчатки. Складывает их в чемоданчик. Это только в богатой Америке доктора выбрасывают перчатки на пол, а у нас каждый бинтик подотчетный.

Мы поднимаемся наверх, протискиваемся между стоящими впритык «рафиками». Каримов дрожащими руками закуривает.

– Будешь?

Открытая пачка сигарет оказывается перед моим лицом. Соблазн снять первый стресс велик, но я отказываюсь:

– Не, спасибо.

– Ну смотри, – фельдшер затягивается, ищет взглядом свою машину. У некоторых на крышах работают мигалки, доктора бегают туда-сюда. Целый медицинский конвейер тут. За милицейским оцеплением толпа любопытных. До нас доносится «самая верная информация» о перемолотых шестеренками десятках людей. Вот так и рождаются слухи. Если что, я видел неоднократно: в подэскалаторном пространстве никаких шестеренок.

– Считай, второй раз родился. Как умудрился выбраться?

– Скакнул на другой эскалатор.

– Ясно. Слушай, ты с Ленкой как? Все уже?

Во как парня «несет»…

– Ну да, давно. А с какой целью интересуешься?

– Да хочу к ней заглянуть, узнать, как дела. Нравится она мне.

– Ну в добрый путь, что еще могу сказать?

Мы уступаем дорогу выбуксовывающему на дорогу «рафику». На его место тут же встает новая «скорая».

– Спасибо. К ней правда какой-то комиссованный вояка ходит. Слышал, как бабы наши рассказывали. Типа она с ним из больнички переписывалась.

Костик! Красавец. Не зря я ему контактики Томилиной дал.

– Ты, конечно, покруче будешь, – я хлопнул Каримова по плечу. – Скольких сейчас спас? Семерых?

– Ты тоже троих обработал. Опять в газету попадешь.

Вот никак им не дает покоя мое ныряние к автобусу.

– Каждому воздастся! Но я – вряд ли, меня никто никуда не записывал. Да и не будут про такое писать… сам понимаешь…

– Ну да, ну да…

* * *

– Божечки ты мой!

Стоило Ане увидеть меня, она чуть в обморок не упала. Схватилась за дверной косяк, потом за сердце. Я был тут же ощупан, облапан, разоблачен и освобожден от остатков одежды. Порвались не только брюки, но и пиджак сзади. Австрийский плащ – в хлам. На сорочке – кровь последней пациентки.

– Что случилось-то?!

– Авария в метро. Эскалатор на Авиамоторной помчался вниз, люди провалились, поломались…

– Ой-ой-ой… Много погибло?

– Я три трупа видел. Одному и вовсе глаза закрывал.

– Боженьки! Давай в ванную, я тебя осмотрю. Может, в стрессе не заметил чего…

Кроме царапин и ушиба бедра, к которому тут же был приложен лед, у меня ничего не нашлось. Счастливчик. Мог бы сейчас лежать в прозекторской под простынкой. А так только синяк на полноги.

Начался отходняк. В ногах появилась слабость, задрожали руки. Я заторможенно, придерживая полотенце со льдом, прошел на кухню. Аня копалась в ящиках:

– Андрюш, а у нас ничего и нет. Ни коньяка, ни водки. Валерьянки и той нет.

– Ну да… сапожник без сапог, – я вытер лицо рукой. – Обычное дело. Валерьянку бы выжрал кот, коньяк – гости. Переживем.

– Я бы сейчас и у Пилипчук заняла. Ну не отказала бы она в такой ситуации!

Я схватил невесту за руку.

– Ань, соседка тоже… того.

– Что того?

– Преставилась.

Я попытался вспомнить классификацию Ильфа и Петрова. Что там говорил Безенчук Ипполиту Матвеевичу? Крупный мужчина – дает дуба или играет в ящик. Торговый вроде приказывает долго жить. Незначительная персона – протягивает ноги. А старушки? Точно:

– Отдала Богу душу.

– Вот это новость… – пробормотала Анечка.

Тут зазвонил телефон. Я дернулся было, но тут же боль в бедре усадила меня обратно.

– Здравствуйте… Да, дома Андрей Николаевич… Сейчас позову, одну секунду… – Аня протянула мне трубку и шепотом сказала: – Какой-то Евгений Иванович тебя.

Глава 15

Я – лауреат. Международной медицинской премии имени Роберта Коха. Эту новость мне сообщил лично Чазов, которому позвонили из советского посольства в ФРГ. Ее дали на нас двоих с Морозовым за выдающееся открытие в области микробиологии, дальше шла длинная цитата, которую Чазов мне явно зачитывал по бумажке, а я вот не потрудился записать или запомнить. Евгений Иванович непривычно долго меня поздравлял, пел дифирамбы. Мимоходом сообщил, что лично возглавит делегацию, которая отправится в ФРГ на вручение премии. Оно и понятно – часть исследований бактерии проводилась в ЦКБ, и Институту питания придется поделиться лаврами.

Аня во время разговора ушла в ванную, и я продолжил уже без нее. Потому что честь сообщать Морозову о победе выпала мне, до него не дозвонились. Я набрал домашний номер, долго слушал гудки, переваривая и укладывая в голове новости. Не было ни гроша, и вдруг алтын. Буквально три часа назад я отскребал людей от бетонного пола и накладывал шины, а сейчас уже собираюсь в Германию зачитывать приветственную речь в смокинге. Или там полагается фрак? Черт, это же придется немецкий учить… Хотя зачем? Лезет же всякая дурь в голову.

Наконец трубку подняли, Морозова позвали к телефону.

– Игорь Александрович, это Панов. Открывайте шампанское!

– Дали?!

– На двоих, вручения через две недели во Франкфурте-на-Майне. Чазов звонил лично сообщить.

Морозов был рад. Морозов был счастлив. Я услышал, как он подзывает жену, делится с ней новостями. А я вот решил попридержать коней и Ане пока ничего не говорить. Вот будут билеты, визы, тогда скажу. Иначе можно сесть в лужу. А ну как после польских событий коварные штатовцы решат подложить какую-нибудь свинью? Тем более на премию этого года, как сообщил Чазов, нацеливался американский микробиолог Раймонд Эриксон. За исследования вируса саркомы Рауса. В пролете оказался не только американец, но и его соавтор – швейцарец Франц Эш. Выходит, мы перешли дорогу серьезным ученым, за которыми стоят большие исследовательские центры.

Чтобы унять зуд и отвлечься, я заказал телефонный звонок в Орел. Пока Аня плескалась в ванной в полном неведении, мы мило пообщались с мамой, я узнал все последние новости, сплетни, к телефону был даже допущен отчим, который изъявил желание опять погостить в Москве. А то прошлый раз не все столичные магазины удалось посетить. Мягко уклонился от этого визита, сказав, что меня ждет длинная командировка, Аня же усердно учится в институте. И ведь нигде не соврал ни полслова!

– Кто звонил? – Аня наконец-то вынырнула на поверхность, не прошло и часа, и теперь сооружала у себя на голове тюрбан из полотенца. Всегда поражался этой врожденной способности женщин. Причем ни длина волос, ни величина полотенца на процесс не влияют – все равно что-нибудь накрутят. Еще и бедрами сыграют так, что во рту пересыхает.