Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Так вот кто этот таинственный «мистер икс» с протяжным баритоном», – вспомнила я подслушанный с помощью «жучка» телефонный разговор. То есть догадалась я верно. Теперь бы прижать этому Расторгуеву хвост… Но, полагаю, и с этим справлюсь.
А Трегубенков все продолжал говорить:
– Я все рассказал Валентину Георгиевичу, ну про девушку. Он сказал, что необходимо спрятать тело куда-нибудь, ну в кладовку, что ли. Я так и сделал. А потом Расторгуев приказал мне убить Чередниченко. Я начал отказываться, поверьте мне, Татьяна Александровна, я просто умолял его не заставлять меня совершать еще одно убийство! Но Расторгуев был непреклонен. Он даже намекнул, что если откажусь убить Чередниченко, то меня тоже не оставят в живых! У меня просто не было выбора, понимаете? Я приехал домой, рассказал Эльвире. Она предложила свою помощь. У меня возник план, как заманить Александра в ресторан и застрелить его там, представив дело так, как будто это была криминальная разборка. Но пронести пистолет в ресторан не представлялось возможным, ведь на входе стоял металлодетектор. Тогда Эльвира сказала, что она пронесет пистолет через служебный вход, через кухню, и оставит его в туалете, за сливным бачком. Я позвонил Чередниченко и пригласил его в ресторан «Хрустальный шар», это на Ново-Астраханском шоссе. Он приехал чуть позже меня и был уже в изрядном подпитии. Мы перебросились парой фраз, и я сказал, что мне надо отлучиться. Чередниченко еще начал надсмехаться надо мной. Но я молча проглотил все его пьяные остроты и пошел в туалет. Сначала я чувствовал в себе уверенность, состояние было такое, что мне все было нипочем. А потом… когда я увидел пистолет, который Эльвира прикрепила скотчем к стене, вот только тогда я почувствовал, что… нет, я не смогу выразить это словами. Я только тогда понял, насколько все это реально, что то, что мне предстоит совершить, это – не мои представления или фантазии, а это – страшная действительность. Я на какое-то время просто не смог ничего сообразить. Стоял и смотрел на пистолет. Мне даже не пришла в голову мысль, что сюда в любой момент может кто-нибудь войти. И тогда мне – конец! Наконец я подошел к умывальнику, открыл воду и стал плескать струи себе на лицо. От холодной воды я немного пришел в себя, но ненадолго. Со мной чуть было не случилась истерика. Я кусал свои губы, чтобы не заорать. Теперь весь мой план по устранению Чередниченко казался мне настолько фальшивым, что я не знал, что мне дальше делать. Я подумал о том, что я совершенно не продумал детали, что я вообще ничего не продумал как следует. Что мне надо было выждать хотя бы несколько дней, а не бросаться сразу, когда… когда еще уборщица…
Трегубенков замолчал. Я тоже молчала. Я не стала торопить заведующего хозчастью театра: пусть придет в себя, соберется с силами и продолжит. Ему сейчас необходимо было выговориться, это было совершенно ясно.
– Я, наконец, взял себя в руки, – после небольшой паузы продолжил Трегубенков, – взял пистолет, положил его в карман пиджака и вышел из туалета. Потом я вошел в зал, подошел к кабинету. Зашел внутрь, подошел к Чередниченко. Но я не дошел до столика. У меня опять задрожали руки и ноги, и на теле выступил холодный пот. Я остановился в нескольких шагах от столика, потому что не мог дальше идти, физически не мог. Я попытался сделать еще пару шагов, но, кажется, споткнулся. Да, споткнулся и просто чудом не упал, а кое-как удержался на ногах. Тогда я просто выхватил пистолет и выстрелил наобум. Я подумал: будь что будет! Я просто не мог выдержать этого дикого напряжения. Мне показалось, что еще немного – и у меня будет инфаркт или инсульт. После выстрела я почувствовал жуткую боль в руке и увидел кровь. Еле живой, я выбрался из ресторана, и Эльвира увезла меня сюда… Татьяна Александровна, сколько лет мне дадут?
Трегубенков с мольбой посмотрел на меня.
– Константин Владимирович, эти вопросы находятся в компетенции суда. Большое значение имеет чистосердечное признание и раскаяние, – объяснила я.
– Я раскаялся! Татьяна Александровна, клянусь, я раскаялся! Я признаюсь, обязательно признаюсь! Чистосердечно!
– Я верю вам, Константин Владимирович. Скажите мне еще вот что. В кабинете Дубовицкого не были обнаружены следы крови. Как вам это удалось? Ведь огнестрельное ранение все-таки.
– Я был предельно осторожен, Татьяна Александровна. Я завернул Владислава в толстый плед, а потом в кабинете все тщательно вытер.
– Ну, а в квартире Дубовицкого? Вы и там все тщательно подтерли?
– В квартире убирал не я. Думаю, что, после того как я вывез Владислава из квартиры, ее тоже вылизали, чтобы не оставлять следов.
– Кто мог их убрать?
– Не знаю. Я вообще старался выбросить из головы, из памяти все это жуткое происшествие. Может быть, Валентин Георгиевич. Скорее всего, он. Валентин Георгиевич не стал бы привлекать кого-то еще. Слишком рискованно…
Я вышла из дома в сад, и там, под старой яблоней, набрала Кирьянова.
– Володь, привет, это я, Татьяна. Похоже, тебе скоро придется переквалифицироваться в перевозчика.
– Это еще почему? – удивился Владимир. – А, кажется, я догадываюсь. Сейчас назовешь адрес, по которому необходимо приехать, чтобы забрать еще одного фигуранта, да? Я прав?
– А когда ты, Киря, был не прав? Да, на этот раз надо отвезти Константина Владимировича Трегубенкова и его супругу. Он признался в том, что по приказу начальника Управления культуры Расторгуева действительно намеревался убить Чередниченко, но вместо этого прострелил себе левую руку. Его супруга отвезла Трегубенкова из ресторана в Квасниковку, в дом, в котором она жила до замужества. Потом она снова съездила домой, чтобы отвезти мужу продукты и лекарства, но буквально на пороге квартиры я ее перехватила. Слушай, Трегубенков клянется и божится, что не убивал Владислава Дубовицкого, и ты знаешь что? Я ему верю.