* * *

Следующие несколько дней мы с Большой Киской не встречали людей, у которых можно было бы добыть еду, но мы пересекли много ручьев и луж, так что не страдали от жажды. Голод превратился в постоянную боль, и я тщетно втягивала в себя воздух, пытаясь учуять упоительный аромат жарящегося мяса, хотя и знала, что, где нет людей, там нет и благоухания стряпни.

Большая Киска следовала за мной, но ей часто хотелось остановиться и вздремнуть в тени. Из-за того, что пустота в моем желудке все больше подрывала мои силы, я все чаще и чаще присоединялась к ней, не в силах продолжать путь, не поспав.

Мы охотились, но Большая Киска совсем не умела этого делать. Похоже, она не могла учуять очевидного запаха какого-нибудь мелкого животного, хотя, когда по следу дичи шла я, она следовала за мной по пятам. Но когда я наконец вспугивала дичь, Большая Киска никогда не помогала мне гнаться за ней. Часто она просто припадала к земле, почти невидимая среди скал, глядя, как я выбиваюсь из сил. Это меня раздражало, потому что, если ты в стае, вести себя подобным образом нельзя. Чтобы добыть еду, мы должны были действовать сообща, но она этого не понимала.

А еще она до странности боялась воды. Один мелкий ручей показался многообещающим нам обеим, ведь у самой поверхности в нем мелькали неясные фигуры рыб, но сколько мы на них ни бросались, добились мы только одного: и она, и я промокли, что, как я поняла, Большой Киске было противно. Затем, когда она зашла в воду слишком далеко и та ненадолго накрыла ее с головой, она бросилась назад в слепой панике, выскочила на берег и отбежала от него прочь, на чем наша охота на рыб и завершилась.

Я чуяла запахи городов, но они были слишком далеко, так что от них не было никакого толку. Я все время думала только о мусорных баках с выброшенным людьми мясом, о задних дверях домов, которые открывались, чтобы люди могли дать нам бекона, о лакомствах в мешках и о мисках с кормом. А еще дальше был мой дом – и даже когда мой нос не улавливал его ни с чем не сравнимого аромата, я настолько ясно представляла себе, в какой он лежит стороне, что могла понять, когда мы двигаемся прямо к нему, а когда наш путь отклоняется в сторону.

Я мало-помалу слабела. Днем я часто ложилась, чтобы вздремнуть, да еще спала всю ночь напролет, не чувствуя, ни когда Большая Киска уходила, ни когда она возвращалась.

Я была уже так изнурена, что, когда передо мной вдруг подпрыгнул кролик, я сначала почти не отреагировала. Затем я, конечно, бросилась вперед, он побежал от меня, кинулся в сторону и устремился прямо к Большой Киске, которая прыгнула, вытянув одну лапу, и убила его!

Мы жадно сожрали его, стоя бок о бок.

Кролик придал мне сил, но в нем было мало мяса, так что, странное дело, мой голод от этой небольшой трапезы, как мне показалось, стал еще острее. Наутро я проснулась рано, чувствуя некоторый прилив сил, и тут, к моему изумлению, ветер принес ко мне аромат свежей крови, смешанный с запахом Большой Киски.

Когда она вернулась на место нашей стоянки, я увидела, что она несет странное животное, большого грызуна, подобного которому я еще не видела никогда. На следующее утро она сделала то же самое, а несколькими днями позже, опять утром, принесла еще одного кролика.

Я не знала, где она находит дичь и как ей удается добыть ее. Но была благодарна. Я была уверена, что Лукас захотел бы, чтобы я добывала еду для Большой Киски точно так же, как он сам кормил кошек в логове. Но без людей я была бессильна.

Теперь, когда Большая Киска начинала со мной бороться, она была крупнее и тяжелее меня, но она по-прежнему уважала меня. Вожаком нашей стаи была я. Большая Киска была такой проворной, такой гибкой, так ловко выворачивалась и била меня лапами, что иногда я раздражалась и прихватывала зубами ее горло, пока она лежала на спине – не для того, чтобы укусить, а для того, чтобы показать ей, что пусть она и крупнее, но вожаком в стае остаюсь я. При этом она продолжала покорно лежать, пока я не отпускала ее горла, после чего она опрокидывала на спину меня.

Я уже знала по опыту, что котята просто не умеют правильно играть.

Хотя время от времени нам и перепадало какое-то маленькое животное, я все равно постоянно испытывала чувство голода и все слабела и слабела. Бывали такие дни, когда мне было трудно даже встать на лапы. Однажды утром, когда я еле встала, воздух был холоден, неподвижен и сух. Большая Киска шла за мной следом и вдруг остановилась в углублении между стволами двух упавших деревьев. Я обернулась – не затем, чтобы поторопить ее, а затем, чтобы лечь рядом с ней. Я улеглась с тяжелым вздохом, готовясь проспать весь остаток дня.

Меня разбудил резкий запах крови, я узнала его сразу. Кровь текла из существа, которое было где-то неподалеку. Я посмотрела на Большую Киску, которая, почувствовав мое возбуждение, устремила на меня сонный взгляд. Я вскочила и подняла морду, держа нос по ветру. Животное, от которого шел запах крови, приближалось. Большая Киска вдруг подняла голову, оживившись.

Мы с ней пошли на запах крови, и он привел нас в лесистую местность, поросшую травой. Вскоре мы увидели большую лань, неподвижно лежащую в траве у подножия дерева. Из ее шеи торчала длинная палка, и от этого странного предмета сильно пахло людьми. Эта лань истекала кровью, лившейся из того места на ее шее, где палка пронзила ее плоть, и теперь уже не шевелилась и не дышала. Она умерла совсем недавно – дошла сюда и уже не смогла бежать дальше.

Реакция Большой Киски была для меня неожиданной – вместо того чтобы начать есть, она схватила лань зубами за шею и поволокла ее прочь. Это что, какая-то игра, подумала я. Я последовала за ней, совершенно сбитая с толку ее действиями.

Большая Киска, не останавливаясь, дотащила лань до участка песчаной почвы рядом с валуном. Здесь она выпустила шею лани, и мы наконец поели, но странное поведение моей подружки на этом не закончилось – после того как мы наелись, она вырыла когтями углубление и прикопала нашу добычу, присыпав ее песком, ветками и травой.

Затем, явно удовлетворенная тем, что сделала, Большая Киска улеглась у валуна, скрытая высокой сухой травой. Сытая, не желая больше ничего делать, я растянулась рядом с ней и уснула, слушая ее мурлыканье.

Мы оставались рядом с ланью несколько дней, питаясь ее мясом, ходя лакать воду к небольшому ручью и не делая больше ничего. Мне было неспокойно, мне хотелось делать «Иди Домой», но возможность есть досыта была слишком большим соблазном.

Но в конце концов мы все-таки ушли. Большая Киска двигалась на некотором отдалении от тропы, но я чуяла ее запах так же явственно, как и запахи людей, которые ходили по тропе, хотя этим запахам было уже несколько дней. Я всегда знала, когда она останавливалась, и тогда, сойдя с тропы, подходила к ней туда, где она, спрятавшись, засыпала. В те дни, когда нам нечего не удавалось съесть, я часто сворачивалась клубком рядом с ней.

Течение времени измерялось усилением или ослаблением чувства голода. Время от времени ночью моей подружке удавалось добыть животное, достаточно крупное, чтобы мы могли наесться. На следующий день мы проходили значительное расстояние, но потом чувство голода начинало нарастать, превращаясь сначала в ноющую боль, а затем во всепоглощающую одержимость. И тогда я позволяла Большой Киске уводить меня далеко от пути, ведущего к Лукасу, и иногда даже идти назад, но потом ей удавалось добыть дичь, и я снова шла вперед.