же размазывался стоило ей остановить свой взгляд на каком-нибудь столике. Это было все равно что смотреть на мир сквозь влажные глаза — размытые блики и только.

Вот наконец она приметила необычную, почти выбивающуюся деталь за расположенным чуть дальше от их с Вэнди столиком. Тине даже пришлось чуть выгнуться в право (плечо Вэнди слегка перекрывало обзор), чтобы лучше разглядеть раскашлявшегося гостя. Странная деталь что бросилась Тине в глаза оказалась невысокой настольной лампой с красным абажуром. Этот красный резко и как-то мрачно контрастировал с окружающим белым, и было ощущение что гость притащил лампу с собой. Такой оттенок красного напоминал Тине о чем-то больничном; о таких же красных лампочках, что висят над некоторыми процедурными кабинетами и очень смахивающими на размазанную по стеклянному плафону кровь. Сама же настольная лампа скорее напоминала о чем-то домашнем и уютном; ее абажур был сделан из плотной ткани по которой струились тонкие изгибы витиеватого узора. Почти старомодного. Как и сам гость. Глубоко пожилой мужчина в вельветовом пиджаке прямиком из 70-ых казался неотъемлемой частью гостя, как и старческие пигментные пятна на шее и почти лысой голове старика. Лишь по бокам его макушку обрамляли жиденькие полоски седых волос, тщательно прилизанных к коже на висках. Он сидел, задумчиво склонив голову и Тине даже показалось что старик клюет носом. Вид у него был очень уставший, словно старику пришлось пройти пешком много километров для того, чтобы посетить ресторан. Он

… (как и те туристы!) …

не замечал ничего вокруг себя. Тина смотрела на старика во все глаза и ждала, когда же тот ощутит на себе ее пристальный взгляд, но старик только прикладывался к стакану да правой рукой поглаживал раскрытый перед ним фотоальбом. Со своего места Тина не могла видеть этого точно, но нежные, почти ласковые поглаживания фотокарточек были наполнены чувством утраты, которое, по мнению Тины было хорошо знакомо старикам.

Так он и сидел, окутанный красным светом, поглаживал фотографии в альбоме и тянул свой напиток. Тина уже хотела снова переключиться на Вэнди как рядом с их столиком прошел мужчина. Как и в прошлый раз, это был высокий, стройный мужчина в строгом костюме и с фуражкой на голове. Только на этот раз ощущения легкости и возвышенности девушка не ощутила. Этот мужчина

… (он другой; не такой как первый) …

одним своим видом заставлял сжиматься сердце в крохотный, трепыхающийся комочек. И дело было не во внешности. Внешне этот мужчина очень походил на того, кто подходил к шумным туристам, разве что на манжетах его пиджака были не голубые, а ало-красные полосы, и фуражка на голове сидела как-то неказисто из-за густых волос, выбивающихся во все стороны. Нет, определенно дело было не во внешности. Сама энергетика этого мужчины казалась обжигающей и опасной. Угрожающей. И хотя движения его были плавными и аккуратными, он представлялся волком в овечьей шкуре.

Мужчина остановился у столика старика и склонившись над ним сказал что-то, чего Тина услышать не смогла, как ни старалась. Ей почему-то было очень важно услышать слова этих двух мужчин; возможно даже важнее, чем слушать голос Вэнди.

Когда мужчина выпрямился старик коротко покивал облысевший пятнистой головой, сделал большой глоток и принялся медленно, грузно подниматься со стула. Его тело казалось теперь обмякшим, словно старые мышцы и сухожилия утратили свою гибкость и эластичность. Он даже не смог как следует взять со стола альбом — старик удерживал его за самый край и из-за этого раскрытый альбом повис, раскачиваясь, удерживаемый лишь слабыми пальцами старика.

Несколько фото выпали из альбома на пол и, хотя Тина и Вэнди сидели довольно далеко, Тина четко увидела все что было запечатлено на снимках.

Там были девочки

… (девочки-подростки!!!) …

не старше семнадцати лет. Некоторые выпавшие из альбома фотоснимки были старыми, потертыми, почти замусоленными от прикосновений немытых пальцев

… (старик сидел и гладил эти снимки!!) …

однако изображения самих жертв были четкими. Бедняжки — полуголые и обнаженные; привязанные к стульям и валяющиеся просто на сером полу. Она видела их испуганные молодые лица. Светлые глаза, еще живые и яркие, но не от молодости, а от ужаса. В голову Тины как тараканы полезли жуткие образы старика и то как он трогал этих девочек своими сальными, пухлыми пальцами. Как он, посмеиваясь щелкал ножницами перед их лицами и быстро срезал целые лоскуты одежды. На некоторых снимках Тина увидела то, что оставалось от девочек, попавших в руки безумца. Порезы, ровными красными линями полосовали тела юных девушек, раскрывая их руки и ноги как бутоны. У других на животах обезумевший мозг не человека чем-то выжигал отвратительные узоры, плавя нежную, юную кожу…

… (прекрати на них смотреть!!!!) …

Тина подняла глаза на старика. Тот мужчина с красными полосками на манжетах пиджака уже направлялся в сторону створчатых дверей, а старик стоял, все так же обрюзгши, словно желейная старая масса и смотрел на Тину. Лампа за столиком погасла, но красный цвет никуда не делся. Казалось, что сам старик — нет, не светится — но как будто впитал этот свет в себя − он смотрел на Тину и в тоже время сквозь нее. Словно бы специально старался не обращать на нее внимание. Затем старик повернулся и медленно поплелся, шаркая слабыми ногами за мужчиной в костюме с красно-алыми полосками на манжетах. Старик шел, и из него лилась кровь, будто весь впитанный им свет красной лампы превратился в жидкость. Сквозь кожу и лицо; глаза и пальцы; одежду и ботинки, красное стекало со старика, и от его подошв оставались кровавые полосы на полу (отличного!) ресторана. Фото альбом раскачивался в сжатых старческих пальцах и из него сыпались десятки фото снимков, запечатлевших разнообразные стадии ужаса, боли и отчаяния. Они сыпались позади старика, образуя шлейф вырезанных из этого мира страдания юных душ и сердец лезвием старых ножниц. Они падали на кровавую полосу как пунктиры на прямой линии, обозначающие временные отрезки как надгробные даты.

Тина заставила себя еще раз взглянуть на старика, но от этого вида у нее заныло в животе с новой силой, да так, что боль проскребла не только ее внутренности, но и ребра с позвоночником. Она скрутилась, словно свернувшаяся бумага в пламени, обеими руками схватившись за живот. Тина сильно зажмурилась от боли, но к ее мыслям прилипли ужасные фотоснимки, и Тина поспешила открыть глаза. Ей удалось преодолеть боль и на мгновение разлепить веки и увидеть свои ладони, прижатые к