— Я тебе принесу новую подушку, посмотри какая она мягкая, — сказала она и показала новую подушку, сделанную из ваты. Я тогда не понимала разницы между пухом и ватой, но не это было причиной моих слез.

— Эту подушку мне подарила мама, и я буду на ней спать, пока она не приедет за мной-

— Да, твоя мама умерла, и ты ее никогда не увидишь — зло сказала воспитательница и силком уложила меня в кровать.

К вечеру у меня поднялась температура, я лежала и думала о том, как мне умереть, чтобы увидеть маму. Я видимо видела то ли в кино, то ли еще где-то, как хоронят людей. Я представляла, как меня кладут в гроб и опускают в землю.

К вечеру вокруг меня собрался персонал и думал, что со мной делать, отправлять в больницу или лечить здесь. Диагноза не было. Только температура и слезы. Поздним вечер пришла ночная няня. Она всегда очень тепло относилась ко мне, жалела. Я тоже тянулась к ней.

— Моя мама в ямке и я хочу к ней, только пусть отдадут мою подушечку, и я умру-

Услышав это, няня стала креститься и крестить меня, а потом шепнула:

— А ты верь, верь, что мама жива, а завтра случится чудо, вот увидишь, поспи, а когда проснешься, хорошо покушаешь и будешь ждать маму, пройдет время и она приедет, ты только надейся -

Я уснула. А утром моя подушка действительно лежала рядом со мной. Думаю, что няня знала, кто ее взял, и потребовала вернуть. Я сразу поправилась и даже съела все, что дали на завтрак. Правда, дальше была другая история, после которой стали как-то по- взрослому относиться ко мне.

Та воспитательница, что позарилась на подушку, настолько ненавидела меня, что решила меня «пожалеть». Как-то она подошла ко мне:

— Ну, где твоя мама? В ямке? Нет, она жива, живет- не тужит, далеко-далеко. Сиротка ты моя! -

Протянув руку, стала гладить меня по голове, а потом скользнула вниз по щеке. И в это время я тяпнула ее за палец. Надо сказать, зубы у меня были острые, настолько, что я прокусила ей кожу. Как она визжала и размахивала своей рукой, показывая всем окровавленный палец и говоря, какая я сволочь, вся в мать, которая никогда не выйдет из тюрьмы, так там и сгинет. Я молча смотрела на нее и думала, какая она злая и ни за что не хотела верить ее словам.

Глава 3

К отцу приехала старшая сестра моей матери, которая жила в деревне. Узнав, что я в доме ребенка, они решили навестить меня. Однако, когда они пришли туда, их пригласила заведующая, которая поведала, что скоро меня переведут в другое детское учреждение. Но сейчас, они временно могут забрать меня и если успеют оформить опеку, то меня оставят у опекуна. Она также посоветовала отцу уехать подальше отсюда, так как дело матери могут переквалифицировать на статью 58 прим, а это билет в один конец. Вот такой оказалась заведующая, которая, конечно, рисковала, принимая участие к моей маленькой жизни и моему будущему. Тетка решила отвезти меня в деревню, там было все проще оформить и скрыть меня от властей. А это было действительно опасно.

Дети репрессированных родителей рассматривались как потенциальные «враги народа», они попадали под жесточайший психологический прессинг, как со стороны сотрудников детских учреждений, так и сверстников. В такой обстановке в первую очередь страдала психика ребенка.

Закон допускал передачу детей под опеку не репрессированных родственников. «Практика была такая: чтобы исключить у ребенка любую возможность воспоминаний, ему давали другую фамилию. Имя, скорее всего, оставляли, ребенок, хоть и маленький, но к имени уже привык, а фамилию давали другую. Меняли все, что можно изменить. Главная цель у власти, забиравшей детей арестованных, заключалась в том, чтобы они вообще ничего не знали о родителях и не думали о них. Чтобы, не дай бог, не выросли из них потенциальные противники власти, мстители за смерть родителей».

Отец срочно завербовался на строительство Главного Туркменского канала в Туркменской ССР, которое называлось «Сталинской стройкой века» и «Воплощением Сталинского плана преобразования природы».

Перед отъездом к нему пришла мамина подруга и принесла те деньги, объяснив, что раньше не могла, так как боялась попасть под статью о групповом хищении, что было бы хуже для обоих. Конечно, она врала и не признавалась, что все подстроила сама, сгорая от ревности и ненависти к своей подружке. Узнав, что отец уезжает, стала просить взять ее с собой, все-таки вдвоем легче. Она действительно приехала потом на стройку. А я отправилась в деревню, к тетке и двум двоюродным сестрам, которые были старше меня и встретили с любовью. Что я помню из деревенской жизни, так это печку. Я забиралась на печку, где был постелен большой медвежий тулуп и ватные одеяла, где было тепло и комфортно. Там же была моя подушка, единственное богатство, что осталось от мамы. Кроме того, оттуда свысока можно было смотреть вниз или забраться на полати, это такая полка над потолком, грызть орехи, семечки или жевать терновник, все, что было заботливо припасено на долгие зимние вечера моей теткой и сестрами. Они тоже залезали ко мне наверх, и дальше начинались рассказы про всякие чудеса или страшные истории. Так мы и засыпали, накрывшись одним одеялом. А утром, уже топилась печь, становилось жарко, но самое главное, пеклись пышки из серой муки с добавками всякой всячины, и томилось молоко в глиняном горшке с коричневой пенкой наверху. Редко варилась пшенная каша. Крупы в деревне тогда были в дефиците. Тетя Маша держала корову, которую безумно любила вся семья, а в курятнике зимовали куры, потому мы не голодали. Рядом жила еще одна мамина сестра с детьми и нашей бабушкой. Надо сказать, что родственников в деревне было много, но никто меня не обижал и не напоминал о матери с отцом, и о пережитых событиях. Любовь, которая исходила от них, быстро залечила мою душу и я стала обычной любознательной девочкой, которую окружили хорошие люди. По старым газетам я выучилась читать, а перед этим постоянно мучила вопросом старших: «Какая это буква?»

Зима в тот