Хозяин повернулся к Джорджетт и, прищелкнув языком, спросил:

– Он быстрый в постели, да? Приношу свои соболезнования, мисс. Большинство шотландцев делают это лучше. – Украдкой взглянув на Джеймса, толстяк добавил: – Но он исправится, когда втянется в семейную жизнь, уж поверьте.

Джорджетт почувствовала, что краснеет. Горело все лицо, даже шея. Очевидно, этот человек считал, что имеет право вести с ней такие вот разговоры после того, что она тут вчера вытворяла. Как очевидно и то, что он считал их семейной парой.

Глухой рык раздался у нее над ухом, но она заставила Маккензи, развязывая тесемки ридикюля, замолчать, двинув локтем в бок. И снова спросила:

– Сколько?

Хозяин гостиницы почесал в затылке.

– Один фунт.

– Это грабеж! – закричал Маккензи.

Джорджетт подумала: «Не дать ли ему еще разок под ребра, просто так, для удовольствия?» Только что она имела счастье убедиться в том, что Маккензи всего лишь смертный, и будет полезно продолжать думать о нем в том же духе. Но она не поддалась искушению и, тщательно пересчитав мелочь, выложила монетки в ладонь жадному трактирщику.

– Вы уверены, что не отдаете ему мои деньги? – строго спросил Маккензи.

– Вполне уверена. – Джорджетт затянула тесемки ридикюля решительным коротким движением и, сунув под нос своему спутнику ключ от номера, указала на лестницу. – После вас, мистер Маккензи.

– Джеймс, – сказал он, поднявшись на одну ступеньку. – Меня зовут Джеймс. – Обернувшись, он одарил ее лучезарной улыбкой. – Если кошелек так и не найдется через пять минут, тогда, полагаю, мы вернемся к «мистеру Маккензи».

Она шла за ним следом.

– Что касается имен, то полагаю, что «мистер Маккензи» – куда более подходящее обращение к человеку, который готов притащить меня в суд. – Угроза предстать перед судом была вполне реальной, и перед лицом этой угрозы Джорджетт испытывала немалое волнение. Кровь стучала у нее в ушах.

– Я уже сказал, что если вы сможете вернуть мне пропавшие деньги, то необходимость в судебном преследовании отпадет.

– Ах да, конечно. Надеюсь, вы простите меня за то, что я все же испытываю недоверие к словам человека, который притащил меня сюда силой.

Джорджетт быстро преодолела три последние ступеньки, нарочито громко топая, и остановилась на лестничной площадке.

– И вообще, откуда мне знать, что у вас в кошельке была именно та сумма, какую вы называете?! – крикнула она вслед Джеймсу, уже находившемуся в середине второго пролета. – Может, на самом деле вы потеряли пять фунтов, а я вам нужна для того, чтобы поправить ваше финансовое положение.

Джеймс замер, занося ногу для очередного шага, но оборачиваться не стал.

– Если мы найдем кошелек, все вопросы отпадут сами собой, верно?

Дальше они шли в напряженном молчании. Впереди было еще два пролета. А может, и три. Утром она летела вниз очертя голову и пролеты, разумеется, не считала. Но мистер Маккензи, похоже, прекрасно знал дорогу. Он поднимался уверенно, затем, на верхней площадке, все так же уверенно повернул налево и вставил ключ в замок третьей по счету двери по правой стороне. Дверь распахнулась, и они оказались там, где она проснулась утром, то есть там, где все началось.

Сейчас комната выглядела совсем по-другому. Во-первых, она была чистой. Джорджетт запомнились мятые простыни, перья и осколки на полу. То, что пол скребли восемь часов, явно пошло комнате на пользу. Кровать же была аккуратно застелена и накрыта белым покрывалом. Возле подножия кровати красовался новый ночной горшок. Джорджетт запомнила, где он находится, – так, на всякий случай.

– Ваши пять минут пошли, – предупредил ее Маккензи, вытащив из кармана часы.

Радуясь, что беседа с хозяином гостиницы не стоила ей драгоценных минут отведенного времени, но досадуя на то, что необходимость доказывать свою невиновность не отпала сама собой, Джорджетт принялась за поиски, начав с ближайшего к ней предмета интерьера. Она рывком выдвинула все ящики из умывального столика. Там не было ничего, кроме чистых, аккуратно сложенных полотенец. На всякий случай она заглянула в фаянсовый кувшин для умывания с отколотым носиком, но и там кошелька с деньгами тоже не оказалось. Выпрямившись, Джорджетт обвела комнату задумчивым взглядом.

Маккензи же стоял в дверном проеме, подпирая плечом косяк и наблюдая за ней.

– Они и впрямь хорошо потрудились, убирая за вами, – проговорил он с усмешкой.

Джорджетт вспыхнула от гнева. Значит, по его словам, это она виновница того, мягко говоря, беспорядка, который так неприятно поразил ее утром. Ну, это уже верх лицемерия! Ведь они тут были двоем!

– Не помню, чтобы я тут что-то разбрасывала или пачкала, – проворчала Джорджетт, опустившись на колени, чтобы заглянуть под кровать, накрытую покрывалом со свисающей до пола бахромой. Она помнила, что то же самое делала утром, когда искала туфельки. Под кроватью она тоже не обнаружила ничего, кроме нескольких перьев, оставленных горничными.

– Зато я помню, – донеслось со стороны двери. – Вы разбили об пол бутылку хорошего французского бренди. – По-прежнему стоя на коленях, Джорджетт видела ботинки Маккензи – они приближались к ней. – Примерно вот здесь. – Пыльный носок башмака очертил круг. – Мне пришлось вытащить несколько осколков из ступней, когда я сегодня утром добрался до дома.

Джорджетт выпрямилась во весь рост и вытерла руки о юбку. Ей было очень не по себе… Ведь она, находясь с Маккензи в той же комнате, где они вместе провели ночь, ничего не помнила о происходившем здесь.

– Полагаю, моей изобретательности можно позавидовать. Мне удалось уничтожить это жуткое пойло и в то же время – напомнить вам о себе. Но вы, кажется, говорили, что ничего не можете вспомнить, – насмешливо добавила Джорджетт.

– Нет, вы перевираете мои слова. Кое-какие воспоминания присутствуют – острые как нож. – Он взглянул на нее своими ослепительно зелеными глазами, провел ребром ладони по шее и одарил ее улыбкой – точно такой же лукавой, как и та, утренняя. – Например, я помню, как вас целовал, хотя не помню, чтобы мы поженились как полагается.

Сердце ее забилось в каком-то странном ритме. Вот этого мужчину она хорошо помнила. Именно его она увидела утром в постели рядом с собой.

– С учетом того, что я ничего не помню, вам, надо полагать, повезло.

– Полагаю, мои воспоминания о прошедших событиях были бы более четкими, – пророкотал он, – если бы вы сегодня утром нашли ночному горшку лучшее применение.

Джорджетт закатила глаза. Ну почему, спрашивается, нельзя оставить в покое этот ночной горшок и забыть о нем навсегда?!

– Я уже принесла вам за это свои извинения.

– Как бы то ни было, я вам верю, – сказал он, пересекая комнату.

Джорджетт в недоумении заморгала, глядя ему вслед. Он верит ей? Но чему именно? Тому, что она не воровка? Или же верит, что она искренне раскаивалась в том, что ударила его ночным горшком по голове?