Но Глеб не склонен был отпускать их – менты моментально получили бы информацию и бросили на облаву крупные силы с собаками.

– Я здесь, – послышался из кабины голос Серьги. – До ствола не дотянешься? Кинул бы мне, мы бы их на пару быстро расчесали.

Достать оружие, в общем-то, было возможно, но риск все-таки был велик.

– Погоди пока.

– Взял и выбросил без спроса мою «тэтэшку». А как теперь? Возьмут сейчас и запросят по мобиле подмогу.

– Еще громче скажи, вдруг не расслышали.

«Подсказки тут не требуется, – ответил сам себе Слепой. – Задним местом можно сообразить. Нельзя давать им ни секунды передышки».

– Ира с тобой?

– Пристроил.

– А как водила? В сознании? – спросил он Серьгу.

– Вроде моргает, но руки-ноги отнялись.

– Тогда сам подай назад.

Фура тяжело покатилась на ободьях колес. Уцелевшие братки стали быстро отползать с ее дороги, а Сиверов получил возможность подтянуть к себе обрез и подбросить к открытому окну.

– Держи!

Серьга довольно ловко ухватил обрез левой и тут же открыл огонь со своей верхней убойной позиции. По обе стороны грунтовки не было подходящего укрытия, и живые братки в три голоса «запели»:

– Сто-оп, мужики-и! Давайте по-хорошему!

– Если только руки за голову.

Противники не заставили повторять дважды.

Слепой забрал у них «средства связи», в то время как Серьга обыскал покойников. После чего трупы были уложены рядком, а живые связаны по рукам и ногам.

– Ничего не хочешь сказать им на прощание? – спросил у Серьги Сиверов.

Марат только махнул рукой и отвернулся. Он явно не держал зла на рядовых членов группировки – сейчас ему непросто было видеть мертвыми вчерашних товарищей.

Глава 25

За одну командировку Сиверову не удалось познакомиться с двумя последними участниками ограбления в Праге. Серьгу с дочкой пришлось безотлагательно доставить в Москву, пристроить на квартире в Бирюлево. Выдать две заготовки для паспортов и кое-какие необходимые принадлежности. Пусть продемонстрирует свою квалификацию – держится ли еще в руках прежнее мастерство.

Услышав, был вызволен Селиванов, генерал Потапчук поморщился:

– Приехал бы ты за ним в начале прошлой недели, и напрягаться бы не пришлось. Может, именно ему и придется ответить за Прагу. Такое иногда случается: вытащить с того света, чтобы потом вернуть обратно более надежным видом транспорта.

Слепой вспомнил девочку Иру, тезку своей любимой, так непохожую на взрослую Ирину. Меньше всего ему бы хотелось опознать пражского предателя в Серьге.

– Если нет, надо будет мужику помочь, – заметил Глеб. – Он, конечно, не самый законопослушный гражданин, но сожрать ведь могут с потрохами.

– Представь, что будет, если мы возьмемся подправлять милицейские ошибки. Свою работу забросим, и все равно потонем в этом дурно пахнущем море.

– Ребенка жалко.

– Это другой вопрос. На первое время девочке поможем, потом передадим матери. Твой Серьга попросту украл у нее ребенка. Ну да ладно, поезжай знакомиться с последним экземпляром. Ответа у нас с тобой пока нет, дело затягивается. А ты слишком ценный специалист, чтобы долго заниматься элементарным восстановлением справедливости.

Распрощавшись с Федором Филипповичем, Глеб снова отправился в аэропорт. По дороге он сравнивал реакцию милиции на ранение сотрудника и реакцию ФСБ на гибель отставного капитана. Такие разные по духу ведомства, а реакция схожа. За своих надо предъявлять счет. А свой всегда остается своим, пусть даже откололся от стада и стал «паршивой овцой».

* * *

Судьбы участников пражского ограбления составили разнообразный букет. Но последняя из них оказалась самой неожиданной. Игоря Харитонова, по кличке Шумахер, удалось обнаружить в Сочи – и не где-нибудь, а при местной православной церкви.

Курортный город никак не увязывался в голове у Глеба с религией. Он считал, что люди сюда приезжают ублажать тело, а вовсе не заботиться о душе. Но при мысли об известных курортах часто забываешь о местных жителях, воспринимая такие города, как огромный постоялый двор. Не избежал этой ошибки и Глеб – на воскресной службе обнаружились те же женщины в косынках, что и в любом населенном пункте средней полосы России. Загорелых здесь было совсем немного, несравнимо меньше, чем на улицах.

Пел небольшой хор из пяти человек под управлением регента. Сиверов сразу узнал среди певчих лицо с фотографии, несмотря на окладистую бороду. Взгляд этого человека стал совсем другим: был прищуренным, жестким, бескомпромиссным – стал глубоким, обращенным внутрь себя. Из характерных особенностей осталась сорочка, застегнутая на верхнюю пуговицу, только теперь она была черного цвета, как и брюки.

Сиверов простоял остаток службы вместе с другими прихожанами. Потом вышел из храма. Но выходить за ограду не спешил.

Седой батюшка с морщинистыми, но румяными щеками спустился по ступеням, благословил нескольких старушек и снова удалился внутрь. Через окно было видно, как Харитонов медленно движется вдоль стены, собирая огарки погасших свечей. Покончив с этой работой, он встал перед одной из икон и стал читать наизусть молитву, неслышно шевеля губами. Трудно было поверить, что вокруг плещется в море, танцует по дискотекам, пьет в кабаках и развратничает в гостиничных номерах приморский город, под завязку набитый отдыхающими.

Молитву сменил долгий разговор певчего со священником. Слепой словно попал в другое измерение, где время не пульсировало судорожными толчками, а текло медленно, как река с «млеком и медом». Чтобы не привлекать к себе внимание, он продолжал ожидать снаружи, под большой акацией.

Выйдя из церкви, человек, которого язык уже не поворачивался назвать Шумахером, обернулся и широко перекрестился.

– Спасибо вам, – сказал Глеб. – Хорошо пели, прямо благодать разливалась.

– Ну что вы, – смутился Харитонов. – Слишком сильно сказано. Мы ведь все не настоящие певчие, просто любители.

– Пришел исповедаться перед батюшкой и не могу. Ноги не идут.

– Ничего, в следующий раз пересилите себя.

– Может, с тобой поговорить? – перешел на «ты» Сиверов.

– Поговорить-то можно. Но исповедаться нужно перед священником. Иначе пользы не будет.

– Понятное дело.

– Нашего батюшку Афанасия смущаться не надо. Он каждого выслушает, для каждого подберет слова. Если нельзя не осудить,