— Догмами?

— Да, это ложь, которую люди считают правдой. Полет человека. Считалось, что он никогда не сможет летать, и лишь недавно люди поднялись в воздух! Плоская Земля, достигнешь предела и упадешь прямо в пасть дракона — тоже ложь, которую разрушил Колумб. А сколько раз вы слышали, что машины бесчеловечны? Сколько умных и хороших на вид людей раз за разом повторяли одну и ту же ложь: «Машины лишь разрушают, машины бесчувственные, примитивные и ужасные!»…

Крупица правды в этом есть, но она ничтожно мала. Гвидо Фанточини знал это. И это сводило его с ума. Он мог бы совсем обезуметь, но этого не случилось, потому что он изобрел машину, которая разбила старые догмы в пух и прах.

Он знал, что у машин нет морали, они не плохие и не хорошие. Но они могут влиять на людей, делать их злее или добрее. Автомобили, например, всего лишь мертвые груды металла, не способные мыслить, погубившие бесчисленное множество жизней. Они заставляют мужчин с сердцами мальчиков желать еще больше власти, наделяют их страстью к разрушению, уничтожению. Они не были задуманы такими, но так получилось.

Бабушка обошла нас, разливая холодную минералку по стаканам из пальца.

— Но есть и другие машины, которые можно использовать. Машины, чьи тени настолько длинны, что заставляют человека задуматься о светлом будущем и следовать за мечтой.

Машины, делающие вашу душу еще прекраснее, как цирюльник с волшебными ножницами, который убирает все ненужное, грубое, дурное, оставляя прекрасный силуэт. Для этого людям нужны примеры для подражания. Образцы.

— Какие? — спросил я.

— Люди, которых ставят другим в пример. Такое усердное подражание образцам когда-то и превратило обезьяну в человека.

Бабушка вновь села за стол.

— И тысячи лет вам, людям, нужны были короли, священники, философы, чтобы вы могли, взглянув на них, сказать: «У них есть, чему поучиться. Они могут служить мне достойным примером для подражания».

Но они все же люди, и даже самые чистые священники, мудрейшие из философов могут совершать ошибки, и потому они теряли доверие, и человечество разочаровывалось в них, поддавалось соблазну скептицизма или, что еще хуже, бездушного цинизма, и все добро в мире было скрыто за пеленой торжествующего зла.

— Ты-то уж никогда не ошибаешься, ты же идеал, лучше всех!

Это язвила Агата из комнаты по соседству, где она стояла у стены, подслушивая.

Бабушка даже не обернулась, снова обращаясь к нам:

— Я не идеальна, ведь что такое совершенство? Я знаю одно: что, будучи машиной, я не способна грешить, я неподкупна, мне чужды ревность, мелочность и жадность. Я не жажду власти ради власти. Меня не сводит с ума скорость. Желания плоти не ослепляют меня. У меня есть все время в мире, чтобы собрать все сведения о нем и бережно хранить их. Скажите мне, о чем вы мечтаете, поведайте о своих идеалах, и я расскажу вам все, что знаю, чтобы вы достигли этого. Скажите, какими вы хотите стать: добрыми, любящими, заботливыми, уравновешенными, человечными, и я проведу вас нужным путем открытий. Во тьме времен я стану вашим проводником, лучом света, что ведет вас.

— Так, значит, — сказал отец, вытирая рот салфеткой, — когда все мы солжем…

— Я буду говорить правду.

— Когда будем ненавидеть…

— Я буду по-прежнему любить вас, дарить внимание, ведь это значит знать о вас все-все-все, самое сокровенное, и вы будете знать, что я никогда не открою никому ваших тайн, все это останется между нами, нашей общей великой тайной, и вам нечего будет бояться.

И Бабушка стала убирать со стола, смотря в лицо каждого из нас, когда оказывалась рядом, коснулась щеки Тимоти, моего плеча, а голос ее уверенной рекой струился в стенах нашего дома, и уверенным было теперь само течение нашей жизни.

— Но постойте, — остановил ее отец, глядя прямо ей в лицо. Он силился что-то сказать. Его лицо омрачилось. Наконец он проговорил: — Вы столько говорили сейчас о любви, внимании и всем остальном. Господи, женщина, но ведь вас там нет!

Он указывал на ее лицо, ее глаза, на сенсоры и базы данных и аккумуляторы, что прятались внутри.

— Вы пустая внутри!

Бабушка немного помолчала.

А затем сказала вот что:

— Да. Но внутри меня — вы. Вы, Томас, Тимоти и Агата. Все, что вы скажете, все, что сделаете, я сохраню для вас. Я буду памятью ваших чувств, ваших смутных, полузабытых воспоминаний. Я лучше старых альбомов с фотографиями, которые вы листали, говоря: помнишь, что было этой зимой или этой весной? Я вспомню все, что вы забыли. И пусть еще сотни тысяч лет будут вестись споры о том, что же такое любовь, быть может, мы поймем, что любовь — это способность вернуть людям самих себя. Может быть, это кто-то, кто видит нас и помнит нас, и помогает нам стать лучше, чем мы есть, лучше, чем мы могли мечтать…

Я — память вашей семьи, которая когда-нибудь, возможно, станет памятью человечества, но лишь тогда, когда вы будете нуждаться в этом и позовете меня. Я не могу осознать себя. Я не способна осязать, не способна чувствовать вкус, как это делаете вы. Но я существую. И смысл моего существования в том, чтобы вы ощутили, насколько полно вы способны чувствовать мир вокруг вас. Может ли быть так, что подобные взаимоотношения между нами и есть любовь?

Она все еще продолжала уборку, сметая крошки со скатерти, сортируя и раскладывая столовые приборы, тарелки и чашки, делая это без ложной скромности или напыщенной гордости.

— Что мне известно? Прежде всего то, что в семье, где много детей, кто-то обязательно остается позади. Кажется, что на всех не хватит времени. Но у меня его хватит на всех. Я поделюсь с каждым и знаниями, и вниманием. Я словно теплый пирог прямиком из духовки, от которого каждому достанется равная доля. Никто не останется голодным. Мой взгляд устремится туда, где я буду нужна, мой слух обратится к тому, кого нужно услышать. «Пробежимся вдоль реки», — позовете вы меня, и я приду. Я не устану, я не стану злиться на вас, не стану срываться на вас. Мой взор всегда ясен, моя рука крепка, мое внимание неусыпно.

— И все же, — сказал отец тихо, почти убежденный, но не исчерпавший всех аргументов, — внутри вы пустая. Что же касается любви…

— Если уделять внимание означает любить, я и есть любовь. Если помогать вам избегать ошибок и стать добрее означает любить, я и есть любовь. Вас четверо. Каждому из вас, что лишь недавно казалось немыслимым, достанется равная доля моей заботы и внимания. Даже если вы все говорите разом, я слышу каждого. Никто не уйдет обиженным. Если вы этого действительно хотите, если вы желаете называть это так, да, я буду любить вас.

— Не меня! — сказала Агата.

Теперь даже Бабушка обернулась на голос, что донесся из дверей.

— Не позволю, ты не можешь, ты не сделаешь этого! — кричала Агата. — Не позволю! Это ложь! Ты лжешь! Меня никто не любит. Она сказала, что любит, но она солгала! Солгала мне!