— Не убегу, — пообещал Гольцов. — Мне в ней нравится. Здесь тепло.

— Я знаю, что в Чечне вы разговаривали с лордом Джаддом. И знаю, о чем вы разговаривали. Я был первым и единственным членом делегации, которому лорд Джадд сообщил об этом контакте и показал дискету. Вы знаете, о какой дискете я говорю. Какой вывод вы из этого делаете?

— Вы не дипломат. Вы из разведки. Управление стратегической разведки НАТО?

— Мимо, Джордж. Я именно дипломат. Моя должность в американском посольстве в Москве — советник по вопросам культуры. Но на самом деле занимаюсь делами, довольно далекими от культуры.

— ЦРУ?

— А вот сейчас в точку.

— Резидент?

— Ну-ну, полегче, полегче! — засмеялся Хоукер. — Резидент — это очень серьезный человек. Неужели я похож на серьезного человека?

— Вы похожи на длинного рыжего нахального глистопера, — оглядев Хоукера, удобно вытянувшегося в кресле, сообщил Гольцов. — Глистопер — это от слова глиста. Так у нас в детстве называли длинных худых ребят.

— Класс! — восхитился Хоукер. — Это я обязательно запомню. Вообще-то я рыжий, потому что какой-то мой предок был из Ирландии. А почему худой? Не знаю. Глистопер. Меня по-всякому обзывали. Но так — никогда. И это мне, черт возьми, почему-то нравится.

— Не понимаю, чему вы радуетесь, — заметил Георгий.

— Тому, что вы не выскочили из машины, Джордж. Это вселяет в меня осторожный оптимизм.

— Так кто же вы такой, Дон? Не резидент, это я понял. Кто?

— Заместитель резидента по оперативным вопросам. Почему бы нам не поехать в какое-нибудь тихое место, где можно спокойно выпить и поболтать? Предлагаю ресторан Центрального дома журналиста. Раньше это было довольно шумное место, теперь там спокойно, потому что слишком дорого.

— Насчет выпивки — пас, — решительно отказался Георгий. — И вам не советую. Унюхают наши милиционеры — обдерут, как липку. А насчет поболтать — почему нет? Но учтите: все, о чем мы будем говорить, я буду вынужден сообщить своему руководству.

— О'кей. Ничего не имею против. Вы сами решите, что следует сообщать, а чего не следует. Ну что, едем?

— Чуть позже, мне нужно дождаться одного человека. Он будет присутствовать при нашем разговоре.

— Кто этот человек? — насторожился Хоукер.

— Мой друг.

— Вы ему доверяете?

— Больше чем самому себе.

— Он в курсе ваших дел?

— Да, он всегда в курсе всех моих дел.

— По-моему, я знаю, о ком вы говорите. В наших досье он значится как Легионер. Потому что некоторое время служил во французском Иностранном легионе. У него польская фамилия типа Хальский. Не так ли?

— Яцек Михальский, — подтвердил Гольцов. — Вы довольно много знаете обо мне, Дон.

— Нет, Джордж. Мы знаем о вас не довольно много. Мы знаем о вас все. Иначе я не вышел бы на контакт с вами. Нам очень нужна ваша помощь. Вам тоже нужна наша помощь. Мы внимательно изучили ваше досье. Я понял, что вы тот человек, с которым можно говорить открыто.

— Даже не знаю, как расценивать ваши слова. Если это комплимент, то в устах американского разведчика он звучит очень двусмысленно. Что заставило вас сделать такой вывод?

— Ваше поведение в Литве во время известного кризиса. Ваше поведение в Лондоне, когда вы обвели вокруг пальца хваленую британскую контрразведку МИ-5. Но главное — ваш контакт с лордом Джаддом. На такой поступок способен не каждый. На такой поступок способен только тот, для кого интересы дела важней собственного благополучия.

В кармане Гольцова заверещал мобильник. Звонил Михальский. Не скрывая раздражения, он сообщил, что аккумулятор купил и будет через двадцать минут.

— Скажите, Джордж, чем объяснить странную позицию вашего молодого президента по отношению к Чечне? — поинтересовался Хоукер, решив с пользой истратить образовавшееся свободное время.

— Почему она кажется вам странной?

— Он полностью игнорирует мировое общественное мнение, никак не реагирует на призывы российской либеральной интеллигенции. Он наотрез отказывается вести переговоры о перемирии. Почему?

— С кем ему вести переговоры?

— Есть легитимный президент Масхадов.

— Он не представляет никого. В лучшем случае — бандитов вроде Басаева и Хаттаба. А им нужен не мир, им нужна передышка, чтобы зализать раны и собраться с силами.

— Да, мы располагаем информацией, что дела у них идут не лучшим образом, а их нынешняя активность очень напоминает агонию. Но ведь страдает мирное население.

— А как чувствовало себя мирное население Югославии, когда вы ее бомбили?

— Не выпускайте иголки, Джордж. На вас никто не нападает. Я хочу понять то, чего так и не понял за три года работы в Москве. У русских есть хорошая поговорка: худой мир лучше доброй войны. Был же в Чечне мир — почти три года.

— Я вам скажу, Дон, каким был этот мир. Вся Чечня была поделена на зоны влияния: Радуев, Басаев, Гелаев, Хаттаб, Бараев и еще два десятка полевых командиров. Они контролировали целые районы и устанавливали там свои порядки. Вы не можете не знать, какими были эти порядки. Открыто действовали диверсионные учебные центры. Каждый выпуск в центре Хаттаба сопровождался нападениями на нашу 136-ю бригаду в Буйнакске. Такая вот защита диплома. В советское время в Чечне жило около трехсот тысяч русских. Сейчас осталось тысяч пятьдесят-шестьдесят. И пик исхода пришелся как раз на эти годы мира. Из Чечни выживали не только русских. Бежали ногайцы, притеснялись осетины и все остальные народности. Чеченцы были объявлены высшей расой. Вам знаком этот термин?

— Да, его применяли нацисты в Германии.

— Поздравляю, Дон. Там, где вы учились, хорошо преподавали историю. Кстати, где вы учились? В Вест-Пойнте?

— Я закончил Гарвардский университет, факультет славистики. Там действительно хорошо преподавали историю.

— Каким образом вы оказались в ЦРУ?

— Самым естественным. Мне предложили работу в Лэнгли. Там нужны были специалисты в русский отдел. Условия меня устроили, работа понравилась. Так и дослужился до заместителя резидента.

— Какое у вас звание?

— Полковник. Но мы отвлеклись, Джордж. Вы говорили о мире в Чечне.

— За счет чего жила Чечня в эти годы мира? — продолжал Гольцов. — За счет разбоев. Угон скота, техники, захват заложников. Тех, кого не удавалось продать, превращали в рабов. До семидесяти тысяч рабов — вот сколько их было в Чечне. Самых настоящих рабов, Дон. Опустели целые соседние районы Ставропольского края. Их заселяли чеченские колонисты. Любое сопротивление подавлялось — приезжали боевики и наводили порядок. С Чечней было даже прервано железнодорожное сообщение — на поезда нападали и грабили всех подряд. Как называется такой режим, Дон?