в хаки, ездят на военных грузовиках. И у меня, знаешь, прям ревность проснулась, — Кристина засмеялась. — Кто посмел, думаю. Неужели кто-то здесь внутри страны изучает кадавров? Это что же, закон этот дебильный отменили? Я даже написала паре друзей из прошлой жизни, попросила пробить — что за гуси такие, что за институт? Оказалось, нет, не наши, другая контора какая-то. И эти самозванцы уже устроили пару катастроф в Поволжье. Есть слухи — никак не могу их подтвердить, но мне, скажем так, птички напели, что кто-то спалил МА-78, который под Самарой стоял, у реки. Говорят, испытывали какую-то новую технологию. Там полная жопа была, вроде и погибшие есть, но дело замяли, скрывают как могут.

— Блять, — тихо сказала Даша. — Сука. Теперь понятно, что это было.

— Что? Ты знала про них?

— Нет. Но Видич показывал мне карту. Я поэтому и приехала. Мы пытаемся понять, почему выбросов так много стало. Видич именно поэтому возродил проект: данные со спутников, пробы почвы — там очень тревожно все выглядит. А тут, оказывается, вот оно что. «Испытывают новые технологии». Стоило догадаться.

Кристина скатала упаковку от шаурмы в шар и по-баскетбольному бросила в урну. Встала и жестом показала Даше, вставай, мол.

— Пойдем, покажу че.

— М-м?

— Тут недалеко, чуть за городом. Как раз по твоей части, для отчета пригодится.

Земли вокруг Армавира из-за выбросов в последние годы постепенно превращались в пустыни, испещренные трещинами поля солончака. Вдали в жарком мареве миражами дрожали бараки и сотни людей с лопатами. Под палящим солнцем они вскапывали растрескавшуюся землю.

Кристина и Даша стояли вдали, за забором из рабицы с колючей проволокой поверху, и наблюдали за работой.

— Их пригнали строить хученги.

Хученгами тут называли сооружения для борьбы с эрозией, глубокие каналы с водой, похожие на средневековые защитные рвы. Технологию изобрели китайцы, в воде в каналах разводили биолюминесцентные водоросли, считалось, что они должны остановить расползание солевых пятен. В ночи водоросли светились голубоватым светом, их свечение было видно издалека. На фотографиях и видео это было очень красиво.

— Это только на фотках красиво, — сказала Кристина, словно прочитав Дашины мысли, — на самом деле херня это все, ни хрена они не работают. Их копают, чтобы было чем занять заключенных, обыкновенная пытка, бесплатный труд, как покраска травы в армии. В смысле, может, какой-то толк от хученгов раньше и был, но это раньше, а потом кадавры на той стороне, — она указала пальцем вдаль, за спины ссыльных, — стали выбрасывать столько соли, что никакой ров не спасает.

— Это как же надо покалечить кадавра, чтобы он все земли в округе вот так выжег.

Даша открыла карту на телефоне, проверила — на той стороне, за лагерем, стояли кадавры МА-71 и МА-72. На карте была пометка, что с тех пор как создали ОРКА, к ним не подобраться, земля вокруг теперь принадлежала местному отделению службы исполнения наказаний.

Даша оглядывала забор и колючую проволоку, словно прикидывала, можно ли перемахнуть.

— Если хочешь добраться до кадавра, есть один способ, но тебе не понравится, — Кристина указала на кучку кособоких строений у въезда на территорию лагеря. — У них там музей есть, натурально музей ФСИН, я не шучу. Покупаешь билет и — вуаля! — ты уже в лагере, и вполне законно. Говорят, кадавр там на заднем дворе стоит, его видно во время экскурсии.

— Ты ходила?

— Я — нет. Хотя теперь, знаешь… — Кристина посмотрела вдаль, на лагерь. В глазах у нее засветился азарт, она словно впервые за долгое время вспомнила, каково это было — работать в Институте. — Давай, что ли, правда сходим, посмотрим? Как в старые добрые?

— Даже не знаю.

— А что? Тебе же в любом случае надо его сфотографировать, так?

>>>

Фасад музея находился на реставрации, правая половина была уже готова, только-только оштукатуренная и окрашенная, левая — обшарпанная и облупленная. Похоже на рекламу зубной пасты, подумала Даша, когда тебе показывают «до» и «после». Город вообще выглядел так, словно переживал нападение армии реставраторов — каждый второй дом захвачен, покрыт металлическими иероглифами строительных лесов. С тех пор как юг перешел под крыло ОРКА, китайцы сражались с разрухой на каждом углу, иногда весьма успешно.

Внутри было прохладно, по углам висели кондиционеры.

Они остановились у окошка возле входа купить билеты.

— Вам с вагоном или без? — спросила кассирша.

— Что, простите? — Даша склонилась поближе к окошку.

— Экскурсия. С вагоном или без? Будете вагон смотреть?

Даша обернулась на Кристину.

— Мы будем смотреть вагон?

— Конечно, будем, — Кристина склонилась к окошку. — Мы ради него и пришли, — и шепотом объяснила Даше, что за домом есть фрагмент железной дороги, на которой стоит один из главных экспонатов — старый вагон для перевозки заключенных. Билеты на него почему-то продают отдельно, как дополнительную услугу. Но самое главное: те, кто был на экскурсии, говорят, из вагона отлично видно кадавра.

Даша бросила взгляд на камеру наблюдения на стене — черный объектив с красным индикатором в углу.

В предбаннике на стене висели большие портреты чиновников: президента, министра обороны, еще каких-то людей в форме и почему-то маршала Жукова. В углу у входа в экспозицию Даша увидела сувенирный магазин. Она не раз бывала в региональных музеях и многое успела повидать, но магазин «фсин-сувениров» смог ее удивить: кроме стандартных кружек и магнитиков с эмблемой «Федеральной службы исполнения наказаний» (столп Закона, наложенный на перекрестье меча и ликторского пучка), тут было много такого, во что она не поверила бы, если бы не увидела собственными глазами: например, наборы детской пижамы и постельного белья в стиле «будни лагерного работника», а еще — водка «ФСИНовка», носки и шарфы с эмблемой ФСИН, а также мягкие детские игрушки — плюшевые мишки в форме надзирателей с маленькими плюшевыми дубинками в лапках. Даша даже думала купить такого мишку, просто чтобы, когда будет рассказывать о походе в музей, на руках было доказательство, что она не бредит и не сошла с ума — да, плюшевые мишки-надзиратели, да, продаются, да, триста