Итак, мы знаем, что природа в городах делает жителей счастливее и здоровее, дружелюбнее и добрее, помогает выстраивать связи между соседями. Если мы обеспечим разнообразие, возможность чувствовать природу и работать с ней, мы решим главную проблему. Предпосылкой для архитектурной плотности должна быть биологическая плотность.

Мало кто станет спорить с тем, что жизнь на манхэттенских улицах заряжает энергией и внушает ощущение безграничных возможностей. На протяжении короткого пути до работы я наблюдал, как мужчина, выгуливавший собак, запутался в поводках питомцев; мексиканец срезал цветы на продажу; две женщины в коротких облегающих шортах отчаянно между собой ругались; продавец шаурмы обрезал куски мяса с шампура, одновременно разговаривая по мобильному телефону и прижимая его плечом к щеке; мимо прошелестела вереница детей в школьной форме — друг за другом и держась за руки. Навстречу вышагивали древние старушки с продуктами. Меня накрыла волна наивного энтузиазма, как и любого новичка в Нью-Йорке: я хотел со всеми познакомиться. Я задавал вопросы, мне помогали. Я ловил взгляды незнакомцев, собирал кивки, заговорщицкие улыбки и игнорирование. Жизнь в мегаполисе кипела, он был словно заряжен энергией. Как же непохоже на пустые улицы пригородов округа Сан-Хоакин!

Поэт XIX в. Уолт Уитмен в поэме «На Бруклинском перевозе» описал чувство единения, которое он испытывал во время случайных встреч с тысячами незнакомцев на улицах Манхэттена:

В представлении Уитмена благодаря обмену взглядами, прикосновениям и контакту, который неизбежен в плотной толпе людей, у города появлялось что-то объединяющее — общая душа. Это можно почувствовать и сегодня, если долго гулять по улицам, как я.

Но любой, кто живет в перенаселенном районе, скажет вам, что невозможно долго быть в толпе. Я понял это довольно быстро в своей съемной квартире в Ист-Виллидж.

Мое жилье находилось на втором этаже старого дома на 13-й Ист-стрит. Кухня, крошечная гостиная, спальня и ванная занимали территорию, вероятно, не больше двух парковочных мест. Окно выходило на кирпичную стену с пунктиром грязных окон, увешанных блоками кондиционеров и ржавыми пожарными лестницами. Когда я в первый раз открыл окно, мои легкие заполнил воздух с запахом прогорклого масла. Внизу я увидел темный «двор», который больше напоминал свалку поломанной мебели и стройматериалов. Единственным зеленым пятном, попавшим в поле моего зрения, оказалась жалкая пальма в кадке, сиротливо притулившаяся на пыльной террасе. Я выглянул из окна, чтобы увидеть небо: надо мной были еще шесть этажей и узкая полоска тускло-голубого цвета.

После напряженного дня на Манхэттене очень хочется одиночества и тишины. В этом смысле моя квартира была не лучшим местом. Звуки ночной городской жизни проникли ко мне в первую же ночь. Едва выключив свет, я услышал смех на улице. Затем пение. Время шло, и пение превратилось в неразборчивое мычание, затем в звуки ссоры и, наконец, в задыхающееся клокотание, которое сложно было с чем-то спутать: кого-то сильно тошнило прямо у меня под окном. Должно быть, я задремал, поскольку в четыре утра меня разбудил звук разбитого стекла и громкий рев двигателя. Мусоровоз. В пять утра улица наполнилась звуками автомобильных сигналов: не радостных и приветственных, а нервных и раздраженных.

В шесть утра я сдался, поднял жалюзи, окинул взглядом двор и пыльное окно напротив. Грязные разводы на его стекле напоминали очертания человеческого лица. Через пару секунд я понял, что это и есть лицо человека, который пристально на меня смотрит. Я отпрянул от окна и резко опустил жалюзи.

Мое жилье начало меня изматывать. Дело было даже не в виде из окна (точнее, его отсутствии), не в недостатке света и не в грязном дворе. Меня одолела смесь клаустрофобии и одиночества. Ситуация стала только хуже, когда в гости приехала моя семья и нам пришлось проявлять чудеса дипломатии: любое движение, звук или запах в этом ограниченном пространстве могли спровоцировать ссору.

Я подумал, что именно из таких квартир люди бежали в пригороды. Конечно, мой дискомфорт нельзя было сравнить с тем, в каких условиях жили здесь люди сто лет назад (и как живут в современных Калькутте или Коулуне). Но место высасывало из меня энергию, необходимую для работы на Манхэттене, и делало менее терпимым к толпам людей на улицах. Я ощущал такую же враждебность к соседям, как Рэнди Строссер в Маунтин-Хаус. Я по-новому взглянул на людей из пригородов и даже проникся к ним симпатией, как и к тем, кто живет в автодомах посреди пустыни в Неваде, а также хикикомори[242] — более 700 000 японцев, стремящихся к полной социальной изоляции и отказывающихся покидать свои квартиры. Я ощущал себя одной из тех подопытных крыс, которых в 1970-е годы ученые сажали в переполненные клетки. Крысы забывали, как строить гнёзда, социализироваться. В конце концов они начинали пожирать свое потомство.

Это еще одна серьезная проблема перенаселения: основное напряжение носит в той же мере социальный характер, что и эстетический.

В 1940-е годы Абрахам Маслоу создал знаменитую пирамиду потребностей, представляющую собой иерархию человеческой мотивации[243]. В основе — базовые физиологические нужды: чувство голода и жажды, сексуальное желание. По Маслоу, когда они удовлетворены, человек переходит к более высокому уровню. Утолив голод, он начинает заботиться о безопасности. И пока он не будет чувствовать себя в безопасности, он не перейдет к аспектам, которые Кэрол Рифф включает в определение понятия «эвдемония»: любви, уважению и самоактуализации. В современном городе человеку угрожают не погода, не хищники и в большинстве случаев не голод. Опасны другие люди, которые загрязняют атмосферу, создают шум, могут обокрасть или избить, в конце концов, прерывают семейный ужин или просто доставляют неудобства. Хотя риск грабежа или нападения невысок, то, что мы находимся в окружении такого количества людей, способно буквально свести с ума.

Десятилетиями психологи утверждали[244], что большие города социально токсичны, особенно из-за высокой плотности населения. Была выявлена корреляция между перенаселенностью и психосоматическими заболеваниями, такими как бессонница, депрессия, раздражительность и нервозность. Жители высоток, даже с красивым видом из окна, более подвержены разным страхам, депрессии и суицидальным настроениям, чем обитатели малоэтажных домов.