приходилось выстраивать. Потом это стало получаться само собой. Я уже после понял, что, идя на компромиссы, человек создает себе дополнительные сложности. Даже если твое поведение противоречит общепринятому, оно все равно более выигрышно, чем попытка лавировать с оглядкой на обстоятельства и лица. Через некоторое время окружающие к тебе привыкают, и твоя позиция воспринимается уже как нечто само собой разумеющееся.

Я знаю, что мне ничего не удалось бы сделать как народному депутату, если бы я не прошел этой науки: разговаривать с власть имущими, как с коллегами по университету или с соседями. А с „простыми людьми“ — как с власть имущими, но тоже без заискивания.

Уже на Съезде в глазах некоторых из моих высоких по должности собеседников я нередко читал недоумение: а почему этот человек, невесть откуда возникший, так с нами разговаривает? Кто за ним стоит? И я не раз слышал что-нибудь вроде: Собчаку хорошо, он свои выступления согласовывает с Горбачевым. (Примерно такой упрек прозвучит на III Съезде народных депутатов уже и в мой, и в горбачевский адрес из уст Николая Ивановича Рыжкова.)

Что ж, я и сам долго считал, что Ельцин — один из ближайших друзей Горбачева, а все, что с ним происходит, в известной мере инспирировано. Или, по крайней мере, определено политической игрой: Горбачев просто на время пожертвовал Ельциным из тактических соображений. И пока я не познакомился с тем и другим, не увидел реального соотношения сил, пристрастий и страстей, я был уверен, что понимаю „игру“.

Легенда о покровительстве Горбачева родилась и по моему поводу. Действительно, я еще не успел ничего сказать на самом I Съезде, а Горбачев уже знает меня по фамилии, да еще и в Китай мы ездили в одно время (неважно, что в разные концы этой немаленькой страны!). А то, что просто фамилия необычная, да к тому же я трижды выступал на предсъездовских встречах с Горбачевым, об этом „проницательные“ зрители просто не знают. Так и рождаются слухи, легенды, домыслы.

* * *

Но что же произошло с Борисом Гидасповым после назначения его первым секретарем Ленинградского обкома? Назначения, которое решалось, разумеется, на самом верху партийной иерархии. Проще сказать — окружением Горбачева и им самим. Недаром же „снимать Соловьева“ Горбачев сам прилетел в Ленинград. И хотя внешне это было обставлено столь демократично“, что даже присутствовавший при встрече партийного лидера на взлетном поле Пулковского аэродрома академик Алферов не заподозрил подготовленности экспромта, надо быть политически очень наивным человеком, чтобы со святой верой в отсутствие предварительной „проработки вопроса“ повторять фразу, сказанную тогда Горбачевым: мол, я никого не привез, решайте сами. Нет, эта фраза не говорит о коварстве Генерального секретаря. Просто аппарат готовит каждое назначение весьма тщательно. Так было и на этот раз, и здесь одна из причин, почему отставку Соловьева сам Горбачев так долго не принимал.

Журналисты уже поставили, как мне представляется, довольно точный диагноз происшедшего с Гидасповым: кессонная болезнь. Стремительный взлет рядового члена бюро обкома в первые секретари для любого человека — серьезнейшее испытание на прочность. Директор института, оборонщик, избалованный в недрах военно-промышленного комплекса фондами и вовремя выделяемыми лимитами, а главное — почти абсолютной властью над подчиненными, он и „на гражданку“ принес замашки своей прежней должности. Ученый не смог победить в нем представителя Системы. Столкнувшись с плюралистической вольницей политической жизни города, Гидаспов не смог найти новые средства управления городом, овладеть новыми методами политической деятельности в условиях демократизации политической жизни и избрал знакомые, привычные ему методы, чтобы избежать собственного политического банкротства.

Как новый политический деятель, он мог выжить на этом посту, только освободившись от романовского по своему составу аппарата Смольного. Реформировать этот аппарат было необычайно трудно, но он даже не предпринял этой попытки.

Поэтому Гидаспов оказался игрушкой в руках Смольного, заложником неосталинизма в Ленинграде. Аппарат требовал решительных мер против распоясавшихся демократов. Аппарат предвидел свое второе (и окончательное) поражение на выборах в местные и республиканские органы власти. Остановить это могла только отставка Горбачева и роспуск всесоюзного парламента.

Это была опасная игра против того, кто фактически и назначил Гидаспова на место первого секретаря. Но иного выхода у вчерашнего химика не было. „Митинговый путч“ Бориса Гидаспова, тщательно и не без выдумки подготовленный, как раз и был направлен прежде всего против линии Горбачева. То, что не удавалось сделать Лигачеву несколько лет, Гидаспов (и те, кто за ним стоял) хотел осуществить одним ударом.

Он переоценил собственные силы и силы провинциального аппарата. Не поддержала его и Москва: как раз в те дни был смещен с поста первого секретаря Московского горкома бывший ленинградец Лев Зайков. Любопытно, что и после этого он оставался курировать в ЦК оборонную промышленность. Это говорит лишь о том, что митинговая вылазка правых, даже провалившись, лишь ослабила позиции консерваторов, но не сломила их сопротивления. Напомним: „первый консерватор“ страны Егор Лигачев все еще был в силе. Да и Гидаспов не ушел в отставку, напротив, попал в члены Российского бюро. Правда, там он был под присмотром и началом того же Горбачева.

* * *

„Назад к диктатуре пролетариата!“

„Не дадим ударить перестройкой по коммунизму!“

„Политбюро к ответу!“

Это лозунги гидасповского митинга 22 ноября. И что бы потом сам Борис Вениаминович ни говорил о „крайности“ лозунгов, все знали, что писались они не на частных квартирах, а в городском театральном комбинате и по заказу обкома.

Представление, впрочем, оказалось никуда не годным, и требование отставки режиссера этого спектакля было весьма уместным.

Гидаспов остался. Но вынужден был снять свою кандидатуру на выборах в народные депутаты РСФСР. Хотя он шел по тому же Петроградскому району и выборы должна была обеспечивать уже проверенная команда (состоящая, кстати, во многом из сотрудников того института, где Гидаспов был директором). Впрочем, ничего не хочу сказать дурного о сотрудниках ГИПХа: когда один из отделов выдвинул мою кандидатуру на XXVIII съезд партии, Гидаспов свою и тут срочно снял. На партийный съезд он прошел от территориальной парторганизации, где ядро составляли пенсионеры, а я был избран на съезд делегатом от Петроградской парторганизации, в которую входит и парторганизация ГИПХа.

На XXVIII съезде Гидаспов даже станет секретарем ЦК. Другими словами, после поражения осенью 1989 года он как будто