Представившись страстным любителем лошадей, Эш был вынужден узнать массу полезной информации о слабых и сильных сторонах разнообразных скакунов, об обустройстве денников, о привычках и расписании работы каждого из многочисленных грумов султана.

Кульминацией прогулки стала остановка возле открытого загона, в котором мальчишка-конюх чистил великолепного черного жеребца, на котором ехал Фарук, когда Эш с Люком впервые повстречали его в пустыне. Наблюдая за тем, как Фарук ласково поглаживает стройную шею животного, по-арабски шепча ему что-то на ухо, Эш был в состоянии думать лишь о том, что эти же слова Фарук шептал и на ухо Кларинде, когда его ласковые руки порхали по изящным изгибам ее тела.

— Прошу прощения, ваше величество, но я молю вас о позволении вернуться во дворец. — Несмотря на то что жаркий воздух высушил все до последней капли пота на его теле, Эш устроил настоящее представление, вытаскивая из кармана носовой платок и утирая им якобы вспотевший лоб. — Боюсь, я не в состоянии выдерживать эту испепеляющую жару с такой же легкостью, как вы, ваше величество.

— Еще одна остановка — и мы вернемся во дворец, где нам подадут прохладительные напитки, — пообещал Фарук. — Вы же бывший военный, и, несомненно, вам будет интересно увидеть, какие улучшения мы внедрили в укрепления дворца.

Хотя Эшу меньше всего хотелось бы слышать слова «улучшения» и «укрепления», он не мог отказаться от возможности обнаружить хотя бы какую-то брешь в системе обороны дворца.

— Это будет для меня большой честью, — сказал он с легким поклоном.

Стены дворца и без того были толщиной больше трех футов, но в высоту их продолжали увеличивать и добавляли еще четыре ряда камней, чтобы в целом она составила больше пятнадцати футов. Дюжины мужчин с обнаженными торсами, покрытыми толстым слоем пыли медного цвета, копошились на верхней части стены. Прикрывая глаза от солнца, Фарук указал на сложную систему тросов и блоков, которую рабочие использовали для того, чтобы поднимать огромные камни, а затем укладывать их на место.

— Потрясающе! — пробормотал Эш, хотя если он что и видел перед собой, так это еще одну стену, на которую им, возможно, придется взбираться, когда настанет время увозить Кларинду из дворца.

Как только Эш обвел глазами место стройки, к ним подбежал тощий надсмотрщик. Он поклонился так низко, что верхушка его белоснежного тюрбана едва не задела землю.

Фарук тепло приветствовал его, а затем заговорил по-арабски таким громовым голосом, что его было слышно всем окружающим, несмотря на шум работ:

— Рабочие должны немедленно получить дополнительную порцию воды и еды, вы за это отвечаете! Они трудились как волы, чтобы прославить этот дворец и имя Зин аль-Фарука. И я не хочу, чтобы они голодали или чтобы с ними плохо обращались в награду за их труд!

Работников слова султана явно подбодрили, а надсмотрщик, еще раз поклонившись, бросился исполнять приказание хозяина. Эш вздохнул. Если бы Фарук взял кнут и содрал им несколько полосок кожи со спин рабочих, у Эша появилась бы причина взяться за пистолет и застрелить его.

Рабочие стали быстро спускаться по грубым, наспех сколоченным деревянным лестницам, приставленным к стенам, чтобы окружить надсмотрщика и получить от него дополнительную порцию еды и питья. Таким образом, верхняя часть стены осталась безлюдной. А Эш с Фаруком продолжили прогулку в ее скудной тени.

— Идея усовершенствовать укрепления принадлежит Тарику, — признался султан, сложив руки на пояснице. — Благодаря способности моего отца удачно вести переговоры мы сейчас можем наслаждаться беспрецедентным периодом мира и преуспевания в Эль-Джадиде. Однако, боюсь, мой дядя по-прежнему видит врагов, прячущихся за каждой пальмой, за каждой песчаной дюной.

— Он мудрый человек, который по достоинству оценивает своих врагов, — промолвил в ответ Эш, чувствуя себя последним из предателей.

— Но разве не может настать то время, когда враг захочет сложить оружие и стать другом? — спросил Фарук, в черных глазах которого появилась неприкрытая тревога. — Неужели если наши предки воевали друг с другом, мы обречены навечно быть врагами? Если бы мы двое встретились на поле битвы, то, возможно, нам никогда бы не пришлось преломить хлеб — и мы оба проиграли бы от этого.

Теперь Эшу хотелось вынуть пистолет и застрелиться самому. Не в силах выдерживать серьезный взгляд Фарука, он внимательно разглядывал носки собственных сапог.

— К сожалению, в мире есть еще немало вещей, которые могут стать яблоком раздора для мужчин. Несогласие в вопросах религии, раздоры из-за территории, воды, богатства… женщин, — добавил Эш, искоса поглядывая на Фарука.

Султан рассмеялся, запрокинув голову.

— Едва ли в мире найдется много женщин, ради которых стоило бы устраивать войну, мой друг, — проговорил он. Вдруг его улыбка медленно погасла. — Впрочем, есть одна-две, ради которых можно было бы умереть.

Ожидая, что Фарук вот-вот назовет имя Кларинды, Эш замедлил шаг и поднял глаза к небу, молясь о том, чтобы вспышка молнии озарила безоблачный голубой небосвод и прекратила его страдания.

Но тут его внимание привлекло какое-то движение на верхней части стены. Кто-то другой мог бы и замешкаться, но Эша не подвела интуиция, отточенная за долгие годы участия в сражениях. Когда малейшее промедление означало разницу между полноценной жизнью в будущем или жалким существованием в виде безногого калеки, который выпрашивает на углу улицы куски хлеба. Бросившись вперед, Эш столкнул Фарука с дорожки за считанные мгновения до того, как с неба на нее обрушился огромный каменный блок.

Эш бросил султана на землю и упал рядом с ним. На несколько секунд у обоих от изумления перехватило дыхание, они лежали неподвижно, думая о том, что могло произойти, а потом одновременно подняли головы, чтобы увидеть валявшийся на дорожке валун всего в шаге или двух от того самого места, где они стояли какое-то мгновение назад.

На несколько мгновений двор замка погрузился в тишину, нарушаемую лишь каким-то скрипом. Эш осторожно поднял взгляд от упавшего валуна к перетертой веревке, которая свешивалась с блоков над их головами. Веревка раскачивалась на жарком ветру, как петля палача, приготовленная для преступника.

Пока ошеломленные рабочие приходили в себя, к султану с Эшем, заламывая руки и быстро тараторя что-то по-арабски, бросился надсмотрщик. Эш понимал каждый слог из его речи, но даже сторонний наблюдатель, не знающий ни слова по-арабски, глядя на обезумевшие глаза и слыша истерические нотки в его голосе, сразу понял бы, что он до безумия боится одновременно потерять и работу, и голову.

Фарук поднялся на ноги, отряхнул штаны от пыли и отмахнулся от потока отчаянных извинений и объяснений надсмотрщика.

— Ни к чему брать на себя вину, — сказал султан. — Это я приказал рабочим спуститься со стены до того, как все камни были закреплены.

Надсмотрщик направился к рабочим, то и дело оборачиваясь и кланяясь султану, а Эш тем временем медленно поднялся и, прищурившись, стал осматривать верх стены. Он не был полностью уверен в том, что случившееся — результат беспечности работников. За долю секунды до того, как его мозг уловил опасность, он заметил, как солнечные лучи заискрились на чем-то блестящем — в этом Эш был готов поклясться.