чтобы быть красивой; мы где-нибудь должны найти себе место, из которого всё бы, всех как можно лучше могли увидеть. Не правда ли? Старая королева шагу из замка не сделает, а мы легко получим позволение.

– Я ничего видеть не хочу! – воскликнула Дземма. – Ничего, ничего!

– Как! Даже своего короля, когда будет такой красивый красоваться на коне.

– При её карете, – воскликнула итальянка.

– Да. Тебе, должно быть, будет любопытно увидеть, как, бледная и встревоженная, она будет ехать на этот королевский праздник, который станет для неё королевской пыткой!

Дземма поднялась.

– Остынь и подумай, – добавила Бьянка. – Чем тебе поможет сидеть тут в углу, когда можешь показать лицо и торжествовать, потому что нет сомнений, что ты красивее её.

Томек, придворный короля, как раз возвращается из Балиц; он видел, как она дрожа высаживалась из кареты во дворе, что её должны были держать под руки, потому что она качалась, бедняжка. А была бледная, как стена. И казалась больной, встревоженной, уставшей. Это ребёнок, а ты…

Дземма слушала с заинтересованностью.

– Ты знаешь, – сказала Бьянка, начиная её раздевать, – мы должны выпроситься в город. Найдём придворных, которые нас заранее выведут и найдут помещение в городе, из которого был бы хорошо виден весь кортеж. Монти, красивый певец, который в тебя влюблён.

Дземма белой рукой закрыла ей рот. Бьянка смеялась.

– Не понимаю тебя, – сказала она, – не хочешь даже позволить то, чтобы в тебя влюбились. Но чем тебе это вредит? Платить за это не нужно. Я же всегда рада, когда их как можно больше вокруг меня бегает и глазами умоляет. Это пробуждает ревность и укрепляет единственную любовь.

Дземма машинально раздевалась, задумчивая и грустная.

– Мы едем завтра смотреть на въезд, или нет? – спросила Бьянка. – Говори, а то я не выдержу. Я всё должна видеть. В замке смешаются эти отряды, ничего будет нельзя увидеть. Королева нам разрешит. Я говорила с охмистриной. Мы тут завтра не будем нужны.

Бьянка напрасно ждала ответа; погружённая в мысли

Дземма, может, не слышала её щебетания. Внезапно она, вздрогнув, повернулась к ней.

– Ты права! – сказала она живо. – Нужно не только видеть завтра, а показать себя. Пусть Август видит меня весёлой, чтобы у него заболело сердце. Весь день он ни на минуту не забежал ко мне!

– Значит, завтра утром в город? Не правда ли? – сказала обрадованная Бьянка. – Я всё приготовлю, устрою и у нас будет наилучшее окно.

Начали шептаться. Дземма с гневом и страстью готовилась к мести.

– Насмешливо улыбнусь, когда он посмотрит на меня, – шепнула она, постоянно занятая своей любовью. – Потому что посмотрит, хоть бы не хотел; в этом я уверена. Я чувствую издалека его взгляд и мысль, он должен почувствовать мой взгляд и гнев.

Бьянка пожала плечами.

Она была вынуждена взять в опеку подругу, которую ей было жаль. Заперла дверь от коридора, в котором постоянно было слышно движение, погасила свет, проводила Дземму в кровать, уложила её, накрыла, поцеловала в лоб и весело побежала сама ложиться спать.

Но этой ночью в замке мало кто заснул. Бьянке пришлось встать рано, чтобы обеспечить себе и Дземме помещение в каком-нибудь доме на рынке, чтобы видеть кортеж. Она не сомневалась, что старая королева по просьбе своей нынешней фаворитки разрешит это. Но нужно было использовать кого-нибудь, чтобы связями или деньгами выхлоптал окошко на улицу, и такое, каким бы девушки королевы не постыдилась.

Бьянка искала в голове, кого бы использовать для этого запоздавшего посольства, когда ей в голову пришёл достойный Дудич, о страсти которого к Дземме знали все.

Под рукой у неё никого не было, кому бы с большей уверенностью в результате могла бы это доверить. На Петреке был надзор за частью буфетов и слуг, но разве это волновало наглую итальянку. Он должен был служить всё-таки.

Чуть свет, одевшись, она побежала туда, где надеялась найти Дудича. Он ещё спал на горсти соломы в каморке, в которой была сложена часть серебра, но поскольку его будили даже ночью, он спал наполовину одетый.

– Вставай, соня! – крикнула, растворяя двери, Бьянка. – Я пришла с приказом, не от короля, не от королевы, не от маршалка, а от сеньоры Дземмы. Её Красота и моё Уродство мы хотим отлично посмотреть на въезд, а ваша Услужливость должны для нас на рынке выпросить или купить окно, из которого мы и смотреть бы могли, и быть виденными. А ты должен знать, что лишь бы в каком обществе и у маленького окошка паннам королевы показываться не подобает! Пане Дудич, в дорогу. И через час ты должен появиться с ответом, что окно украшено венками, а лавки для нас застелены коврами.

Едва проснувшийся Петрек слушал осоловелый, поначалу не много понимая; наконец, сообразив, о чём речь, он стал одеваться, чтобы сдать товарищу серебро и людей, и немедленно бежать в город. Дело, на первый взгляд лёгкое, по причине запоздания могло стать очень трудным; но Дудич готов был заплатить, лишь бы исполнить приказ своей божественной.

Через час он вернулся вспотевший и через Замехскую объявил Бьянке, что в каменице напротив костёла Св. Войцеха на углу, внизу он нашёл для девушек отдельную комнатку. Это не прошло у него легко, но об этом он не говорил.

Беднягу больше досадовало, что он сам по причине службы не мог составить девушкам компанию. Однако это он хотел исправить, кого-нибудь тайно поставив на своё место. Для Дземмы никакая жертва не была слишком великой.

Таким образом, когда в замке выгоняли позолоченные, пурпурным бархатом и алым сукном обитые кареты, когда наряжали коней, стягивали людей, когда свиты князя Альбрехта и князя Цешинского прибывали из города для сопровождения молодого короля, который собирался выехать навстречу наречённой, Дудич, выкупив свободу, самым чрезвычайным образом наряжался в каморке с помощью слуги. Мы знаем, что он любил наряжаться, но в этот день, когда все соперничали в великолепии убранства, Петрку было нелегко так нарядиться, чтобы привлечь на себя взгляды.

В результате необычайного усилия в подборе особеннейшего итальянского костюма он сделал себя ещё более смешным, чем когда-либо. Ибо он не смотрел на то, как отдельные части костюма будут смотреться друг с другом, но доставал что было самого изысканного. Повесил на шею аж две цепочки, прицепил на берет дорогущее перо, а одежду и плащик, хотя они были не в ладах друг с другом, он взял самые дорогие. Он выглядел пёстро, как попугай старой королевы, а уставшее лицо в этот день казалось ещё более старым, чем обычно.

Дземма тем