свидетели – строитель Марк и почтенный Орест. Не следовало забывать и о юной Миртале, ожидавшей в Риме под присмотром македонян. И все же никто по-прежнему не верил в него и в то, что он одержит победу на суде. Ни старик Орест, ни его друг Лабиен, ни кто-либо еще.

Затем ему в голову пришла одна мысль.

Он позволил себе улыбнуться.

Корнелия, его юная жена, верила в него.

Он откинулся на спинку кресла.

– Корнелия, – чуть слышно проговорил он среди теней от факелов.

Он скучал по ней.

Ему не хватало ее слепой веры в него, а еще – почему бы не признаться в этом – он скучал по ее прекрасному телу.

Memoria tertia[32]

Корнелия

Супруга Цезаря

XXVII

Договор о власти

Domus Юлиев, Рим

88 г. до н. э.,

за одиннадцать лет до суда над Долабеллой

Война против марсов и прочих италийских народов, восставших против Рима, подходила к концу. Союзники – то есть все жители Италии, некогда жившие в согласии с Римом, а впоследствии поднявшие восстание, чтобы добыть римское гражданство силой оружия, поскольку переговоры ни к чему не привели, – потерпели поражение. Окончание войны означало, что перемирие между популярами и оптиматами, установленное по молчаливому согласию, но не закрепленное письменным договором, также завершилось.

Марий это знал. За несколько лет до последней войны вождь популяров хотел возглавить Рим, но его союзники, Главция и Сатурнин, были убиты, а ему самому пришлось бежать. Оптиматы согласились на его возвращение в город на Тибре, чтобы великий полководец помог навести порядок в Италии, однако после подавления мятежа разногласия между оптиматами и популярами вспыхнули с новой силой. На Италийском полуострове оставались очаги сопротивления Риму, особенно в землях самнитов – правда, сенаторы считали этот вопрос второстепенным, – возобновилось и вечное противостояние между богатыми, не желавшими новшеств сенаторами и другими членами Сената, а также плебеями, которые жаждали перемен в обществе и в учреждениях.

Марий видел, как ловко орудует Сулла в Сенате, и опасался, что сенаторы передадут его бывшему помощнику по африканской войне начальствование над новым войском, которое Рим собирал для противостояния очередной угрозе, едва ли не более опасной, чем та, которая некогда исходила от Югурты или кимвров с тевтонами, – а именно Митридату Шестому[33] Евпатору, понтийскому царю, который напал на подвластные Риму страны Азии и угрожал вторгнуться в Грецию. Кто-нибудь должен был его остановить. Но Митридат не был, подобно царю тевтонов или даже Югурте, вождем диких племен, которые только и знали, что воевать и сражаться. Митридат был могущественным главой воинственного государства, имевшего опытных воинов и многочисленный флот, и мог за короткое время захватить все страны, прилегавшие с востока к Внутреннему морю, принеся Риму больше неприятностей, чем Карфаген во времена легендарного Ганнибала. Вот почему Сенат согласился создать постоянное войско с учетом преобразований, проведенных Марием во время борьбы с тевтонами, когда простые римляне с оружием в руках доказали при Аквах Секстиевых, что при должном обучении способны сражаться на славу. Новое войско отправится на Восток и сразится с закаленным в боях людьми Митридата. Ходили слухи о наборе шести легионов, не больше и не меньше.

Марию было ясно, что полководец, начальствующий над этими легионами, после победы над Митридатом станет хозяином Рима. Не найдется военной силы, могущей противостоять такому крупному войску – ни в Италии, ни в провинциях. Надо было лишь получить назначение консулом или проконсулом с империем над войском, которое отправится на Восток, а затем, что отнюдь немаловажно, вернется в Рим.

Столкнувшись с уловками Суллы, пытавшегося склонить Сенат на свою сторону и заполучить войско, Марий также решил предпринять кое-какие шаги. Сделать это предстояло в кратчайшие сроки. Сенат состоял в основном из оптиматов. Надежды на него не было. Марий знал, что нужна поддержка самого враждебного Сенату учреждения – народного собрания. Но изгнание Мария после неудачной попытки завладеть Римом с помощью злополучных Сатурнина и Главции лишило его всякой власти над популярами. Наибольшее влияние среди них имел Луций Корнелий Цинна; с ним-то Марий и решил встретиться, не дожидаясь, когда оптиматы полностью овладеют положением.

Цинна согласился на встречу. Он был уверен в себе, будучи самым могущественным популяром в Риме, и все же Марий оставался легендой для тех, кто противостоял оптиматам. В глазах Цинны Марий олицетворял скорее прошлое, нежели настоящее, – но прошлое это было таким славным, таким воодушевляющим, что одно имя Мария могло сплотить всех популяров. Дальше можно было попытаться снова изменить устройство Республики и добиться справедливого распределения богатства, земель и прав. Вот почему Цинна согласился встретиться с Марием, чтобы обсудить наболевшее и договориться обо всем. Он только потребовал, чтобы она состоялась в доме третьего лица.

Марий предложил жилище Гая Юлия Цезаря-старшего в центре Субуры. Цинна согласился. Он прибыл в сопровождении Сульпиция Руфа, плебейского трибуна, а также девочки, которой едва исполнилось восемь, – своей дочери Корнелии, которой он отводил особую роль в собственном замысле. На мгновение его осенила мысль, что в определенных случаях женщины полезнее мужчин, но вскорости она улетучилась.

Итак, Юлий Цезарь-старший был хозяином, амфитрионом. Его успехи в государственных делах выглядели довольно скромными: в последние годы популярам было непросто добиться чего-нибудь в Риме, где правили оптиматы. То обстоятельство, что два величайших вождя популяров – Марий и Цинна – выбрали для встречи его дом, делало его значительным лицом: никто из его семьи пока не смог добиться этого обычным путем, через cursus honorum. Его жене Аврелии также нравилось, что в ее доме состоится важное собрание.

– Если мы не собираемся переходить на сторону оптиматов, придется быть в числе сильнейших популяров, – услышал однажды за ужином Цезарь-младший: его отец советовался с супругой, стоит ли проводить у себя подобную встречу.

Сульпиций Руф и Луций Корнелий Цинна вошли в главный атриум дома Юлиев, где их поджидали Юлий Цезарь-старший и, конечно же, Гай Марий. Аврелия – державшаяся в отдалении, потому что это было собрание мужчин, – заметила, что Цинна пришел с дочкой, и сразу поняла, что все это означает. Мысль показалась ей неплохой, и она обратилась к двенадцатилетнему сыну, который стоял рядом:

– Гай, не покажешь дочери нашего гостя сад в заднем атриуме, пока здесь обсуждают будущее Рима?

Цезарь несколько раз моргнул. Мать редко давала ему такие точные указания.

Мальчик покосился на девочку. Та посмотрела на отца. Цинна кивнул.

Юный Цезарь и маленькая Корнелия покинули главный атриум.

– Иди за мной, – сказал