вы его должны выполнить обязательно. Рюмка-другая вам совершенно не обязательна, но вы, я так полагаю, не выдержите. Поэтому прошу, выпейте эти рюмки заранее, хоть сейчас, но не перед сном. Должно пройти не меньше часа, понимаете меня?

— Вы как с больным сейчас говорите, доктор, — ухмыльнулся Игнатьев. Ему не очень нравилось то, что Бочаров так безапелляционно легко анализирует, читает… «Неужели я действительно простой, обычный мужик?» — Полковнику опять пришла эта мысль, которая впервые появилась вчера вечером, когда он сидел перед плачущей Лизой и что-то говорил ей, думая, что успокаивает.

— Нет, вы очень даже не больной, вы по-настоящему измотанный. Сделайте, как я прошу, и будет все хорошо.

— Договорились. — Игнатьеву легче не стало, но как-то убедительно получилось у этого доктора.

— Отлично. До завтра, коллега, — Бочаров протянул маленькую, но удивительно твердую ладонь.

Они вышли из кабинета. Бочаров взял со стола папку с тесемками, протянул ее Игнатьеву.

— Вы знаете, я бы тоже не решился давать читать такое постороннему. Счастье, что я не посторонний! До свидания!

Игнатьев психанул — лохом себя почувствовал… Это «до свидания» прозвучало уже в спину полковнику. Видимо, Сергей Иванович забыл попрощаться, поэтому сейчас он только обернулся и кисло улыбнулся.

Домой Игнатьев не поехал. Машина полковника свернула на Третью Садовую. Ключи от квартиры Силова и Лизы остались у Сергея Ивановича. Предварительно позвонив и даже постучав, полковник отпер дверь и вошел в квартиру. Чисто, свежо, аккуратно… Он зашел в комнату и открыл ящик комода — деньги лежали на том же месте, где вчера Игнатьев хотел показать их Лизе. Собрал все купюры из разорванного пакета, да еще пачки неразорванных, положил к себе во внутренний карман. В кухне он нашел вчерашний коньяк, отпил, как советовал доктор, одну-две рюмки, вернул бутылку на место. Для приличия сел у окна и посидел молча некоторое время. Потом хлопнул себя по колену, встал и вышел из квартиры. Только теперь он решил довести рекомендации Бочарова до логического конца — выспаться.

Дома Игнатьев вспомнил, что он сегодня ничего не ел. В холодильнике были несколько банок, яйца, четыре яблока. Уже неделя, как аппарат морозил только эти продукты. Жена уехала на все лето с внуком в деревню родителей мужа дочери, докупать продукты и содержать их свежими некоторое время было попросту некому. Найдя за одной из дверок кухонной мебели бутылку масла, полковник полил сковородку и разбил туда два яйца. Не сразу, но в сковородке зашипело, забулькало, прозрачный белок превращался в застывшую белую массу, желток лопнул и растекся по сковородке, образовывая странную живопись. Еще немного, и все окончательно застыло, и теперь края картины начали менять цвет на коричневый — полковник выключил газ…

День клонился к завершению совершенно спокойно, миллионы лет приучили его — пройдет ночь, он опять вступит в свои права. Съев яичницу прямо со сковородки, Игнатьев залил ее водой и поставил на горячую плиту до утра. Как он говорил, откисать…

Лежа в кровати, Сергей Иванович потянулся к пиджаку, вытащил пузырек и опрокинул его в рот. Пожевал безвкусную жидкость, проглотил и замер. Тепло появилось в кончиках пальцев рук и ног. Даже горячо стало, словно ноги опустили в горячую ванночку. На всякий случай Игнатьев решил пошевелить ими, но не успел. Он провалился в мягкую глубокую пропасть…

V

Бочаров стоял у входа в клинику — он словно ждал полковника. Машина подъехала, и свежий, спокойный и даже элегантный Игнатьев протянул руку профессору… Доктор же, напротив, выглядел похуже вчерашнего. Он-то как раз и не спал толком, а большей частью провел ночь с больным Силовым. Это заметил Сергей Иванович, но ничего не сказал. Наверное, догадался, что предстоит серьезный разговор. Мужчины прошли по коридору и поднялись в кабинет. Доктор шел быстро, легко раскачиваясь из стороны в сторону, расстегнутый халат развевался, отчего профессор казался даже шире, чем выше.

— Кофе, чай? — спросил Бочаров перед дверью.

— Если надолго, то кофе, пожалуйста.

— Лена, двойную порцию кофе офицеру, будь добра, — и оба скрылись за дверью. Игнатьев сразу расположился в кресле, а доктор — за своим столом. Если бы не предстоящий разговор, то Игнатьев, конечно же, рассмеялся бы — комичность головы профессора Бочарова среди бумаг и письменных принадлежностей веселила.

— Начну конкретно, а закончу осторожно, — объявила свою речь голова. — Товарищ милиционер, Силов — убийца, в этом сомнения больше нет. Мало того, он совершал преступления на почве психоза маниакальных идей — ему казалось, что он — мессия и обязан любым способом совершить те злодеяния, которые он наметил. Силов совершил подрыв ресторана «Чайка» и зарезал двоих людей. Одного из них он не знает совсем и выбрал как жертву случайно, видно, тот несчастный подходил под его идеологию. Тут я могу ошибаться, но суть мысли моей верна. Будете опровергать?

Игнатьев опешил. Он ожидал многое, но никак не такой прямой удар по его убеждениям, надеждам, чувствам…

— Нет, опровергать не буду, но пока не верю в это… — проговорил он и сам еще больше засомневался в твердости своего намерения.

— Пожалуйста, не верить не запрещается. Как я высказался ранее еще в квартире больного, налицо иерусалимский синдром. Так мы называем тех, кто по каким-либо причинам лишается контроля над своим сознанием, иными словами, становится помешанным на идее религиозной, нравственно-социальной, что ли… Это довольно сложный вид восстановления — общество исключительно способствует появлению такого синдрома. Тонкие, психически неуравновешенные особи не выдерживают и сходят с ума. Ну, это вы и без меня знаете — выживают большей частью толстокожие, неумные, не верующие, к ним можно причислить и немалый отряд счастливчиков, которых обратная сторона цивилизации не довела до патологических крайностей. Остальные, с подвижной психикой, либо пьют горькую, либо бунтуют на митингах, кухнях, либо сбегают из страны, где получают такую же порцию стресса, как и в отечестве, но считают ее более сносной. В общем, ничего удивительного тут нет, если говорить о примерах из отечественной или мировой практики. Случай с Силовым несколько иного рода… Вы слушаете?

— Да, конечно, — прошептал пораженный Игнатьев. Что-то смешалось у него в голове, он не понимал, к чему ведет профессор, но как легко и спокойно доктор говорил о самом страшном явлении в жизни — это поражало полковника. «Ничего удивительного тут нет?! Так, кажется, высказался Бочаров о сотнях, тысячах, а может, и миллионах людей, которые способны сворачивать горы, но вместо этого находятся в постоянной депрессии и конфронтации с той цивилизацией, которая существует в стране. Да что там в стране — в мире!» Мысли неслись огромным потоком беспомощного