Потом сон менялся, там наступала ночь. И старик, дыхание которого становилось тяжелым и зловонным, заставлял ее смотреть на мальчика, лежащего в гробу. Лицо мальчика было белым, губы серыми, и она знала, что он мертвый. Старик снимал с него одежду, поворачивался к ней, и в следующую секунду эта одежда оказывалась на ней. Она пахла тленом, а из кармана куртки выползал большой паук и полз к ее лицу. Потом кто-то хлопал ее по плечу, она оборачивалась и смотрела в застывшие глаза мальчика, который вроде бы выходил из тени маленькой елки, и все его тело дрожало от холода, и он протягивал к ней руки…

Ческа просыпалась с криком и тут же тянулась к лампе, стоявшей на прикроватной тумбочке. Включив ее, она садилась в постели и долго оглядывала знакомую уютную комнату, чтобы удостовериться, что все в ней точно так же, как было и перед сном. Она находила свою куклу Полли, которая, как правило, была на полу у кровати, и крепко прижимала ее к себе, виновато засовывая в рот большой палец. Мама всегда говорила, что если она не оставит эту детскую привычку, у нее будут кривые зубы и тогда ее карьера знаменитой кинозвезды тут же закончится.

Сон постепенно отпускал ее, она снова ложилась на подушку и смотрела на белый полог из красивых кружев, висящий над кроватью. Глаза постепенно закрывались, и она снова засыпала.

Она не рассказывала маме про этот сон. Она была уверена, что мама просто скажет, что это глупости, что мертвые люди не могут снова ожить. Но Ческа знала, что могут.

В нежном десятилетнем возрасте Ческа Хэммонд была одним из самых узнаваемых лиц в Британии. Она только что закончила сниматься в своем седьмом фильме, а в предыдущих трех ее фамилия шла перед названием картины. Кинообозреватели еще в самом начале ее карьеры прозвали ее «Ангел», и прозвище приросло к ней. Новый фильм должен был выйти на экраны через месяц, и мама обещала, что купит ей белую шубку ко дню премьеры в Одеоне на Лейстер-сквер.

Ческа понимала, что должна наслаждаться премьерами своих фильмов, но на самом деле боялась их. Перед кинотеатром всегда собиралась такая огромная толпа народа, что ее машина еле-еле пробиралась сквозь нее и большой человек должен был очень быстро проводить ее сквозь эту толпу в зал. Однажды какая-то леди схватила ее за руку и попыталась оттащить от матери. Потом ей сказали, что эту леди забрали в полицию.

Мама всегда говорила ей, какая она счастливая девочка: у нее столько денег, что хватит на всю жизнь, прекрасная квартира в Мэйфере и масса обожающих, верных поклонников. Ческа считала, что все это так и есть, но вообще-то она никогда и не видала ничего другого.

Во время съемок ее последнего фильма, «Пропавший ребенок», который снимался в приюте, Ческа подружилась с одной из девочек, игравших небольшую роль. Эта девочка, Мелоди, говорила со странным забавным акцентом, и Ческа с восторгом слушала, что она рассказывает про своих братьев и сестер. Она говорила, что спит со своей сестрой в одной кровати, потому что в их маленькой квартирке в Западном Лондоне не хватает места для отдельных кроватей для всех детей. Еще Мелоди рассказывала, какие гадкие шутки устраивают ее четверо братьев и сколько народу собирается у них на Рождество. Ческа слушала как завороженная, думая про утонченные – но такие скучные – праздничные обеды, которые они с мамой проводили с Леоном и дядей Дэвидом.

Мелоди познакомила ее с другими девочками, и она обнаружила, что все они ходили на уроки в театральную школу. Это казалось очень интересным. У самой Чески был только скучный старый учитель мистер Бенни, который занимался с ней, как только это позволяло расписание съемок. Они с ним сидели в ее гримерке на студии или в гостиной у них дома, записывая бесконечные ряды примеров или заучивая наизусть какие-то унылые стихи.

Мелоди научила ее жевать жвачку, и они устраивали на задах одной из съемочных площадок соревнования, кто надует самый большой пузырь. Ческа считала Мелоди самым лучшим человеком на свете. Она спросила у мамы, нельзя ли ей тоже ходить в театральную школу с другими детьми, но мама сказала, что ей этого не нужно. В театральной школе учат, как стать звездой, а она – Ческа – уже и так звезда.

Как-то раз Мелоди предложила ей пойти к ним в гости на чай. Ческа была в восторге, но мама сказала, что пойти нельзя. А когда Ческа спросила почему, мама поджала губы, как делала всегда, когда Ческа вела себя неправильно. Мама сказала, что такие кинозвезды, как Ческа, не могут дружить с пошлыми выскочками вроде Мелоди.

Ческа не очень понимала, что такое «пошлая», но решила, что она хочет стать такой, когда вырастет.

Время съемок Мелоди закончилось, и она снова вернулась в школу. Они обменялись адресами и пообещали писать друг дружке. Ческа писала множество писем и отдавала их маме, чтобы отправить, но так и не получила ответа. Она очень скучала по Мелоди. Это был ее первый в жизни друг.

– Ну же, дорогая, пора вставать.

Ее разбудил мамин голос.

– У нас сегодня очень занятой день. В двенадцать мы обедаем с Леоном, а потом едем в «Хэрродс» покупать тебе новое пальто. Это очень весело, правда?

– Да, мамочка, – неуверенно кивнула Ческа.

– Так, – мама подошла к большому встроенному шкафу, который занимал целую стену в ее большой спальне. – Какое платье ты хочешь надеть к обеду?

Ческа вздохнула. Эти обеды с Леоном были такими долгими и скучными. Они всегда проходили в «Савое», и ей приходилось сидеть тихо, пока мать с Леоном обсуждали важные деловые вопросы. Она смотрела, как мама открывает дверцу шкафа, за которой висели тридцать нарядных платьев, все сшитые лично для нее из самого лучшего шелка, органзы и парчи, бережно обернутые в целлофан. Мама вытащила одно из них. – Как насчет этого? Ты его еще не носила, а оно такое красивое.

Ческа уставилась на розовое платье со множеством кружевных нижних юбок, выглядывающих из-под верхней. Она ненавидела такие платья. От них у нее чесались ноги, а на животе оставались красные следы.

– И у тебя где-то была пара розовых шелковых туфелек, которые идеально подойдут сюда. – Грета положила платье на кровать Чески и снова нырнула на поиски в гардероб.

Закрыв глаза, Ческа мечтала о том, как это было бы – иметь целый день для себя, чтобы просто играть. На полу