Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот это похвала! — ответил Вильямс. — Ну а что ваше юное потомство?
— Растут, как настоящие шампиньоны! Люси, старшая моя дочь, уже помогает в доме, хотя ей всего тринадцатый год; это уже совсем маленькая женщина и правая рука матери. Джордж — тот отчаянный сорванец! Я никогда не видел более подвижного и шаловливого ребенка.
— Но ведь ему всего одиннадцать лет, пусть себе пока побесится немного; потом, с возрастом, его бурный характер будет все более и более стихать и успокаиваться.
— Я и не запрещаю ему шалить. Шумные, горячие натуры оказываются часто самыми лучшими.
— Вы правы. Но расскажите о ваших младших дочерях, я их совсем не знаю.
— И сами в этом виноваты, милый мой! Они родились на плантации, куда вы являетесь сегодня в первый раз (не примите этого за упрек). Но успокойтесь, вы их сейчас увидите. Дженни, моей третьей, десять лет; она кроткая, нежная и немного застенчивая, но у нее прекрасное любящее сердечко. Последний мой наследник мальчик девяти лет; он очень мил и по характеру похож на Дженни; его зовут Джемсом.
— Честное слово, вы живете, как в раю: чудесная жена и четверо прелестных детей — да вы, наверное, счастливейший человек в мире!
— Это так и есть, мой друг, я так счастлив, что по временам даже пугаюсь своего счастья!
— Ну вот! Просто наслаждайтесь и не думайте ни о каких ужасах.
— Я так и делаю.
— И прекрасно.
— Но, сам не знаю почему, я с некоторых пор чувствую беспокойство.
— Беспокойство! Но почему же, Курти?
— Сам не знаю; может быть, это предчувствие какого-нибудь несчастья.
— Ну, полно шутить!
— Я вовсе не шучу, друг мой; вот уж с месяц как у меня появились плохие соседи.
— Соседи? В таком пустынном месте?
— Да, в четырех — пяти милях отсюда; они явились вечером, расположились лагерем и, вместо того чтобы отправляться далее, живут с тех пор здесь.
— Что вам за дело до этих людей? У вас с ними нет ничего общего.
— Так-то так, но меня пугает их близость.
— Пугает за вас самого?
— Бог мой, конечно, нет! Но я боюсь за своих.
— Но в чем же, наконец, дело?
— Я боюсь, как бы эти люди не были скваттерами: их много появилось в этих местах за последние месяцы, а раньше они никогда не жили здесь.
— А, черт возьми! Это было бы скверно. Но уверены ли вы, что это скваттеры?
— По крайней мере, очень похоже, по всем признакам.
— Было уже у вас столкновение с ними?
— Нет, пока еще нет; они только поселились очень близко от границы моих владений!
— Пока они не явятся к вам, нечего и толковать об этом.
— Да, но я теперь всегда настороже.
— Это очень благоразумно! Но, однако….
— Тс! Мы пришли, и больше ни слова об этом: моя жена не должна ничего знать.
— Вполне разумно.
— Мы поболтаем на досуге, ведь вы пробудете у нас некоторое время?
— Даже месяц, если вы ничего не имеете против.
— Ну, скажем, уж два месяца!
— Будь по вашему! Вы видите, что я не церемонюсь с вами.
— Я вам за это только благодарен!
С этими словами оба друга подошли к подъемному мосту, где их ждала госпожа Курти, окруженная детьми, стараясь разглядеть издали гостя, так неожиданно нарушившего уединение их тихой жизни среди пустынной местности.
Как только дети узнали приехавшего, они бросились к нему навстречу, хлопая в ладоши, испуская радостные крики и не слушая матери, которая напрасно пробовала удержать их около себя. Впрочем, попытки ее были очень слабые, и скоро она сама приняла участие в выражении шумного восторга, двинувшись, хотя и медленно, навстречу к путешественнику, отважившемуся на такой смелый подвиг, как приезд в их пустыню.
Вильямсу Гранмензону было пятьдесят пять лет. Лицо его, в высшей степени симпатичное, было красиво, с правильными чертами и добрым, немного беспечным взглядом. Он был высокого роста, хорошо сложен и имел очень изящные руки. Он приходился дальней родней Курти и был сильно привязан ко всей семье. Рано овдовев, он не захотел женится вторично, убежденный — основательно или нет, это уж его дело — в том, что ему не найти второго такого же ангела, каким была его покойная жена и память о которой он хранил как святыню в глубине своей души. Очень богатый и бездетный, он перенес всю свою нежность и любовь на Люси, старшую дочь полковника и свою крестницу.
— Наконец-то вы к нам приехали, — сказала госпожа Курти, протягивая ему руку. — Так вы еще не совсем нас забыли?
— Вас забыть! — живо вскричал приезжий. — Нет, вы не могли так подумать — вы слишком хорошо знаете меня!
— Я не хочу вас упрекать, но ведь вот уже восемь лет, как мы не виделись. В последний раз вы были у нас в Новом Орлеане.
— Сознаюсь в этом.
— Не огорчай его больше, — вступился полковник. — Вильямс обещал мне провести с нами целых два месяца.
— Правда ли это, по крайней мере? — спросила молодая женщина.
— Я бы с удовольствием остался у вас навсегда. Где же может быть лучше, чем здесь? Я останусь у вас, пока вы меня не прогоните! — прибавил он, смеясь.
— В добрый час, вот это я понимаю.
И она протянула Вильямсу руку, которую тот горячо пожал.
С самого приезда Гранмезон сделался в буквальном смысле жертвой детей плантатора. Люси как старшая и потому более сдержанная, чем другие дети, крепко поцеловала своего крестного отца, зная, что пользуется его особенной любовью, а потом, слегка толкнув в его объятия своего маленького брата и сестру, сказала ему с покровительственной улыбкой:
— Вот, крестный папа, мой младший брат и сестренка! Они еще не знают вас, но я им часто рассказывала, какой вы добрый, так что они уже любят вас.
Дети, застенчивые и дикие, смотрели глазами испуганных газелей на высокого старика, которого они никогда не видели, но который выглядел таким добрым, что они готовы были полюбить его.
— Правда это? — спросил Гранмезон, поднимая детей на руки и целуя их. — Так вы любите меня, мои крошки?
— О да, крестный папа! — ответили в один голос оба маленьких дикаря, уже наполовину прирученных.
— Боже мой, что за славный народ — дети! — вскричал добряк со слезами на глазах. — И какое счастье иметь детей, если они похожи на этих!
— Я тоже очень люблю вас, — сказал Джордж, — и охотно поцелую вас. Но сначала пойду посмотреть, позаботились ли о вашей лошади. Ведь я мужчина! — прибавил он с комической важностью.