— Как знать! Ведь известно, что Добряк никогда не покинет мисс Люси.

— Это правда, собака верна ей, как тень. Так идем же скорее туда, раз она нас зовет. Вперед, друзья мои, вперед!

Пригнувшись к гривам лошадей, отряд верховых поскакал по направлению к тропинке краснокожих.

Несмотря на свое мужество и необыкновенную энергию, Черная Птица не в силах был дойти до дома плантатора, как ни близко было расстояние до него: он слишком много потерял крови и силы его истощились. Несколько раз он падал, и после этого ему стоило большого труда подняться на ноги. Два раза он даже терял сознание. Наконец, он не в силах уже был встать с земли и лежал неподвижно, не обнаруживая признаков жизни.

Тогда Люси пришла в полное отчаяние.

Она не решалась бросить несчастного дикаря, которому уже оказала столько услуг, и не знала, что ей делать. Ее силы тоже приходили к концу! Давно уже прошел тот час, когда она должна была вернуться домой, и она живо рисовала в своем воображении беспокойство родителей. В таком состоянии ее застала ночь; тогда ее отчаяние сделалось безграничным. Надо, однако, отдать справедливость Люси: в течении всех этих долгих часов, таких тяжелых и тревожных, ей ни разу не пришло в голову бросить раненого, которого она так счастливо спасла от смерти; напротив, мысль о нем только и поддерживала энергию ее доброго и великодушного сердца, для которого выше всего стоял долг. В то время как она ухаживала за несчастным, Добряк, который ни на шаг не отставал от своей госпожи, вдруг с громким лаем бросился вперед.

— В чем дело? — спросила себя Люси. — Уж не поехали ли искать меня? — И, бросив сострадательный взгляд на раненого, который все еще лежал без признаков жизни, она прибавила: — Какое это было бы счастье! Он был бы тогда спасен.

По обыкновению, она забывала о себе, думая только о других. Скоро раздался топот лошадей.

— Едут! — вскричала она, сжимая руки в волнении.

Отчаянный лай Добряка перешел в радостный визг.

— Это мой отец! — вскричала Люси. — Теперь он спасен! (Под ним она разумела индейца.)

Почти в тоже мгновение несколько всадников, вооруженных факелами, показались на тропинке.

— Папа! — крикнула Люси и бросилась к нему, заливаясь слезами. Полковник поднял дочь на руки и стал осыпать ее самыми страстными ласками.

— Злая девочка! — проговорил он, все еще покрывал ее лицо поцелуями. — Как ты встревожила меня и мать!

— О, я знаю это! Я сама была в отчаянии, что не могла вернуться вовремя.

— Как, не могла вернуться? Так тебя задержали против твоей воли?

— О нет, никто меня не задерживал! Но я не могла вернуться, хотя и хотела этого, простите меня!

И из ее хорошеньких глаз опять полились слезы.

— Ну не плачь же, моя Люси, осуши свои глазки. Я прощаю тебя, только ты расскажи мне все толком.

— Конечно, расскажу, папа! — ответила Люси, обнимая отца.

— Ну вот и отлично. А теперь нам надо скорей торопиться домой.

— О да, отец, я очень хочу поскорее обнять маму. Но я не могу его бросить. Несчастный! Что с ним тогда будет?

— С кем? О каком несчастном ты говоришь? Что все это значит?

— Это бедный раненый индеец, которого нашел Добряк в кустах еле живым и которому мне удалось, кажется, спасти жизнь.

— Что ты там болтаешь, малютка?

— Я говорю правду, папа!

— Ты спасла жизнь какому-то человеку?

— Насколько это было в моих силах.

— Где же он?

— Здесь, в кустах, где Добряк стоит, точно на часах.

— И ты говоришь, что это краснокожий?

— Да, это индейский вождь; он сказал мне, что его зовут Черная Птица.

— Он ранен?

— У него рана на груди. Когда я его нашла, он лежал в луже крови.

— И ты не испугалась?

— О да, испугалась, папа, и даже очень, но вспомнила, что вы мне говорили и чему всегда учили, и это придало мне мужества, так что я попробовала помочь ему.

— Это хорошо, очень хорошо, Люси! Ты поступила, как и следовало поступить, повинуясь голосу сердца и принципам гуманности: спасать человеческую жизнь — это великое и славное дело! Вместо того чтобы бранить тебя, я поздравляю тебя с твоим хорошим поступком.

— Так вы не сердитесь на меня за те огорчения, которые я вам причинила? — скромно спросила Люси.

— Бедная милая моя девочка! — сказал полковник, обнимая и прижимая дочь к своей груди. — Посмотрим же на твоего раненого.

— Вы сжалитесь над ним, не правда ли, хотя он только индеец? — спросила Люси дрожащим голосом.

— Все люди равны, когда они страдают, дитя мое! — ответил полковник. — Я сделаю все, чтобы твое доброе дело не осталось втуне.

— О, благодарю! — вскричала Люси с волнением.

Скоро они дошли до места, где лежал раненый. Черная Птица только начал приходить в сознание после глубокого обморока. Полковник сошел с лошади и подошел к индейцу, который делал усилия подняться с земли и сесть.

— Вы чувствуете себя лучше, вождь? — спросил приветливо полковник.

— Черной Птице хорошо! — ответил тот медленно гортанным голосом. — Лесной Шиповник вернул его к жизни! Без нее он через несколько часов отправился бы в лес, чтобы охотиться со своими предками в благословенных местах!

— Хорошо, вождь, и — с Божьей помощью — мы закончим, надеюсь то, что моя дочь так успешно начала. Вам нечего меня опасаться: в моих намерениях нет ничего дурного.

— Вы — отец Лесного Шиповника; разве я могу вас бояться? Отец такой дочери должен быть добрым! Пускай мой брат делает со мной что хочет; я вполне доверяю ему.

— И это доверие не будет обмануто, вождь; я велю перевести вас в свой дом, где за вами будет самый тщательный уход, какой только потребуется в вашем положении.

— Мой отец хорошо сказал, и Черная Птица благодарит его! Он не забудет этого.

По распоряжению полковника Леон Маркэ сейчас же устроил носилки, которые покрыли плащами и положили на них раненого, чтобы перенести его таким образом домой. Но, так как шествие с носилками могло двигаться только очень медленно и с большими предосторожностями, то полковник послал вперед человека к своей жене, чтобы успокоить ее, что Люси найдена, находится вне опасности и что она ее скоро увидит здоровой и невредимой. Эти добрые вести моментально вылечили госпожу Курти точно по волшебству, прекратив ее мучительное беспокойство; и ей захотелось пойти навстречу дочери, хотя бы только до подъемного моста, что она и исполнила. Здесь она ждала около трех четвертей часа, пока наконец не увидела вдали огоньки, мерцавшие среди ночной темноты: это был свет факелов. Затем она услышала топот лошадей, которые скакали галопом. Вскоре она различила еще неясные силуэты двух всадников; они ехали во главе отряда. Ее сердце забилось: это были ее муж и дочь. Тогда начались объятия и бесконечные поцелуи.