– Сдери-ка для начала с него маску, уж больно ярко на ней языки пламени резвятся… слепят, – ответил Тибар и тут же обратился к Танве, приветливо улыбаясь и положив на ее руку свою теплую и сильную ладонь. – Зрелище сейчас будет не из приятных, но ты не пугайся! Пока ты со мной, тебе нечего бояться!

Белошвейке хотелось поверить словам, прозвучавшим из уст сильного мужчины так убедительно, однако, когда палач взялся за большие щипцы, раскалил их в огне и поднес к маске пленника, сердце девушки ушло вниз, поскольку она сидела, а не стояла, то не в пятки. Танва боялась увидеть, что произойдет, и закрыла глаза, но собственный слух доставил ей несколько неприятных мгновений. Раздался хруст и скрежет металла о другой металл, но криков не последовало, только надрывное пыхтение прилагавшего немалые усилия палача.

– Ему не больно, он не чувствует боли! – приласкал слух девушки приятный голос вельможи, вновь коснувшегося ее холодной, трясущейся руки своей теплой ладонью.

Танва поверила, ведь криков не было слышно, а никто не в состоянии так стоически переносить зверские муки. Девушка осторожно приподняла веки, затем сам собой открылся и ее рот, но от удивления, а не в преддверии сдавленного, приглушенного оханья.

Палач всем телом налег на щипцы, впившиеся в правый край маски. Он сдавливал их изо всех сил, ворочал из стороны в сторону, но необычайно прочная сталь не поддавалась, лишь едва изогнулась по краям. Мужчина промучился бы долго, если бы на помощь не пришел его товарищ. Взявшись за створки щипцов вдвоем и одновременно сжав их, слугам наконец-то удалось снять с безликого зеркальную маску. На удивление тонкий, хоть и прочный лист железа со звоном упал на пол. Глазам присутствующих предстало лицо гаржи, и вот тут-то Танва не выдержала и испустила крик, правда, недолгий, поскольку предвидевший подобный поворот событий вельможа вовремя успел закрыть ей рот ладонью.

На нее смотрел череп, человеческий череп, обтянутый лишь морщинистой, пожелтевшей, свисавшей уродливыми складками кожей; череп, пугающий хищным оскалом обломков зубов и чернотою пустых глазниц. Часто употребляемое в быту выражение «кожа да кости» приобрело совершенно иной смысл, надо сказать, очень малоприятный.

– И чего ты добился?! – повернувшийся в сторону графа череп задвигал нижней челюстью. – Был бы я человеком, мне стало бы смешно!..

– Стяните с него одежду! – приказал граф, не обратив внимания на реплику гаржи.

Прочная с виду куртка убийцы без лица и фактически без тела оказалась куда податливей, чем его маска. Быстро разрезанная на несколько частей парой больших кровельных ножниц, она упала на пол в виде бесформенных лоскутов, из которых уже не сшить ни перчаток, ни платья. Тело гаржи мало отличалось от его головы: голый скелет, прикрытый сверху слоями обвисшей, идущей складками кожи. Граф оказался прав – зрелище было и страшным, и мерзким. Однако в увиденном был и плюс, по крайней мере, с познавательной точки зрения. Теперь Танва поняла, почему гаржей так трудно убить и почему богомерзкие твари не чувствуют боли. Что разить мечом, если плоть отсутствует? Что терзать, если все мясо уже давно удалено с голой, пожелтевшей от времени кости?

– Как я однажды уже говорил тебе, – пока палачи занимались привычной работой и делать особо было нечего, решил потешить себя беседой вельможа, – гаржи особый вид нежити. Когда-то они были людьми, но в отличие от обращенных вампиров или от оборотней умирали очень мучительно и долго. Всех их объединяет одно – забвение. Про них забыли, их, обреченных на погибель, покинули, и смерть посетила их далеко не сразу… Одних заперли в темнице без еды, воды, тепла и света, других обмазали медом и привязали к дереву, под которым был муравейник… Милые букашки медленно обглодали несчастных до кости. Кто-то погиб от удушья, запертый в трюме тонущего корабля, а, судя по цвету кожи нашего «друга», его замуровали живьем. Умер он, по-видимому, за долгих десять-двенадцать часов неподвижного одиночества, а затем еще пару десятков лет медленно гнил… Плоть разлагается очень медленно, если нет доступа воздуха. И только потом, когда его дух вдоволь настрадался без должного погребального ритуала, Темный Князь, правитель Преисподней, простер над неприкаянной душой свою заботливую длань. Вот так вот на свет и появляются гаржи! Неправда ли, весьма познавательно и забавно!

Танва с интересом слушала графа, хоть, по правде сказать, и не понимала, зачем Тибар ей все это говорит? Неужто лишь для того, чтобы просветить оказавшуюся под боком во время приступа скуки простушку? Ответ пришел сам, цель просветительской речи стала ясна по реакции убийцы, слышавшего все от первого до последнего слова. Раньше пленник лишь с безразличием взирал, как палачи прикладывали к его безобразной коже раскаленные прутья и дробили молотками мелкие кости, пытаясь хоть как-то причинить ему боль, но стоило лишь прозвучать слову «замурован», как гаржа встрепенулся и завертел уродливой головой. Если у пленника имелись бы глазки, то они непременно с опаской забегали бы…

– Ну, что встрепенулся, дружок? – рассмеялся Тибар, заметивший изменение в поведении пленника. – Думал, Ортаны глупы? Думал, не найдем на тебя управы? А вот видишь, как все вышло…

– Не делай этого, иначе умрешь, все Ортаны погибнут! – осмелился грозить гаржа, уже лишившийся костлявых пальцев на руках.

– Эк, испугал, – хмыкнул в ответ граф. – Мой брат уже мертв, отец умирает, а сам я смерти не боюсь, лишь бы не превратиться после нее в одну из таких мерзких тварей, как ты. Впрочем, я не держу на гаржей зла, мне вас только жаль… И при жизни толком не жили, и после смерти ущербны до костей, – позлорадствовал вельможа, а затем обратился к палачам: – Ну, хватит шутить, тащите угощение для нашего «гостя»!

Слуги кивнули и, небрежно побросав инструмент, скрылись за дверью. Меньше чем через минуту они вернулись вновь, таща за изогнутые кверху ручки огромный и тяжелый чан. От него не валил пар, в нем ничего не булькало и не шкварчало, но при виде необычного для пыточной предмета гаржа заерзал, затрепыхался, насколько ему позволяли вбитые в тело гвозди. Если бы у нежити было лицо, то оно непременно бы исказилось от ужаса.

– Ты не сделаешь этого, ты не посмеешь! – прокричал пленник, перестав быть бесстрастным, безразличным и бесчувственным созданием.

– В этом чане только что приготовленная смесь, какую обычно кладут между камнями для особо прочной кладки. Ее используют при строительстве стен и таких вот подвалов. – Граф интонацией выделил слово «подвал» и многозначительно посмотрел на гаржу. – Ну что, желаешь вернуться в прежнюю бытность, так сказать, к истокам?!

– Да что тебе от меня надо, отпусти! – узник рвался, пытаясь высвободиться; гаржа был близок к истерике.

– Зачем ты погнался за Виколь?! Вы узнали, что она стащила Армантгул, тогда ответь, откуда?!! – быстро выкрикнул граф, но, не получив ответа от замолчавшего, державшегося из последних душевных сил пленника, махнул рукой, отдавая своим людям приказ начинать, и снова, как ни в чем не бывало, завел беседу со спутницей: – Видишь ли, Танва, гаржи очень не любят того, что напоминает им об их смерти. Убить гаржу можно обычным дробящим оружием, например палицей или дубиной, а вот сломить дух безликого, заставить его страдать и погрузить в море боли может лишь то, отчего они умерли. Наш «дружок» еще крепится и строит из себя героя, но стоит лишь первой порции вязкой массы попасть под его мерзкую, дряблую кожу, как он запоет соловьем, расскажет все, что знает…