Мужчина дернулся. Снова крепко прижал к себе тело сына и упрямо мотнул головой, белой как лунь. Я невольно задержалась на ней взглядом. Она ведь была чернее сажи в день, когда Лаур меня продал.

— Нет, он очнется… Вот-вот очнется… Нужно только подождать. Он очнется…

Я повернулась к Самаэлю.

— Что с ним?

— Безумие. Ярость выжгла ему разум. Ярость и осознание содеянного.

Будто поняв, о чем мы говорим, Лаур заскулил. Стянул пальцами грязную рубаху на спине Товера и вновь принялся укачивать его, как ребенка.

— Убить его?

— Не надо, — я мягко накрыла руку Самаэля, останавливая готовые сорваться ленты силы. — Пусть живет. Он достаточно наказал себя. Товер был его гордостью, его надеждой и опорой.

— Товер? — Лаур встрепенулся. — Он уже вернулся? — Отбросив тело сына, Лаур встал и принялся оглядываться. — Где он? Где? Эвелин, паршивка! Ты снова раздразнила моего мальчика? Куда он ушел? Товер! Товер!

Я не выдержала — отвернулась и спрятала лицо на груди Самаэля. Почувствовала его движение, тягучую волну тьмы, метнувшуюся от нас к Лауру. Услышала глухой удар, с которым тот упал наземь.

— Он забудет нас? — спросила, не поднимая взгляда.

— Конечно. Но убийство сына будет помнить. И все совершенные ранее тоже.

Я согласно кивнула. Ощутила укол совести, но упрямо мотнула головой.

— Он заслужил. За все жизни, что оборвал. За всех, кто по его вине лишился близких. За ложь, в которой растил меня. Он заслужил, — повторила тихо.

Самаэль заключил меня в объятия. Словно этого было мало, укрыл нас тьмой — спрятал от мира, от необходимости видеть тех, кого я видеть не хотела; от моей неуверенности. Запрокинув голову, я поймала его взгляд, привстала на носочки и поцеловала. Не так, как в лаборатории, когда тьма чернокнижника связывала его с избранницей. Сейчас я касалась губ Самаэля нежно, почти робко, но вкладывая в каждое прикосновение столько, сколько не выразить словами.

Потом отстранилась.

Вернулась к Лауру и Товеру. Присела. На несколько секунд замерла, запечатывая в памяти их образ, и закрыла названному брату глаза.

— Пусть небеса подарят тебе мир, — прошептала едва слышно.

Поднявшись, подошла к Самаэлю.

— Что будет с Шидой? С младшими? Теперь, после смерти Товера и безумия Лаура.

— Справятся. У них останется лавка Лаура, его клиенты. Будет сложнее без двух старших мужчин, но, насколько я успел понять, Шида сильная. Даже пробитый корабль она удержит на плаву.

— А что будет с нами?

— Жизнь, Эвелин, — ответил он, притягивая меня к себе.

Холодный утренний ветер зарывался в уже пожелтевшие, но еще густые кроны. Шуршал ими, срывал листья и уносился золотым вихрем дальше. На юге Эйхара теплее, чем в Айдероне, но под пронзительными порывами, как сейчас, все равно приходилось кутаться в шаль.

Присев, я убрала ветки, упавшие на большой — в половину меня ростом — белый камень. На нем не стояло ни имени, ни дат, но он все равно был особенным. Памятным.

Черными прожилками по нему бежала тьма. Стоило приблизиться, и она пробуждалась — стягивалась каплями к центру и выпускала туманную ленту. Нас с Самаэлем эта лента приветствовала, ласково касаясь рук. Любого другого она бы оплела коконом и заставила уйти. Самаэль не хотел, чтобы покой его сестры беспокоили. И защитил его. как сумел.

Мы не могли похоронить Айрис под именем рода. Пройдет еще несколько лет, и свет забудет, что когда-то была такая айра — Айрис Харт. Но по правде сказать, о ней и так почти не помнили, а о ее связи с чернокнижником не задумывались.

Как объяснил Самаэль. он не без причины разделял личности чернокнижника и главы ведомства имперских палачей. У обоих хватало недоброжелателей, обоим завидовали — точнее, той власти, что сосредоточилась в их руках. Только император и его ближайшие советники знали, кто скрывается под плащом наведенной тьмы. Остальным хватало слухов. Сам Тайдариус опасности от Самаэля не чувствовал — был уверен, что пока поводок в его руках, он сумеет удержать под контролем второго по силе человека в империи. Остальных же Самаэль предпочитал разделять: не давать врагам чернокнижника и Харта объединиться.

Внезапная волна тьмы заставила отвлечься от раздумий. Я обернулась, нашла взглядом небольшой охотничий домик, и не сдержала улыбки, заметив в его окнах свет.

Самаэль вернулся!

Подхватив юбку, я поспешила внутрь.

В последние две недели он часто отлучался. Бывало, отсутствовал по нескольку дней, а по возвращении падал от усталости. Пробудившееся проклятие, путь и ушедшее, до сих пор ощущалось слабостью, как после тяжелой болезни. Но и Самаэль, и — что удивительнее, я сама — знали: это ненадолго.

После установившейся связи чернокнижника и его избранницы, я ощущала его тьму. Более того — она перестала быть для меня черной, в ней появились оттенки, полутона и даже чувства.

Самаэль нашелся в кресле. Большом, с широкими подлокотниками и накидкой из овечьей шкуры. Он вновь выглядел устало. Не произнося ни звука, я приблизилась, забралась к нему на колени и обняла за шею. Тьма тут же обвила мои ноги наведенным одеялом. Как объяснял Самаэль, после пережитого проклятия, она еще слаба, а мое присутствие помогает ей становиться сильнее. И пусть я не до конца понимаю, как не-носительница дара может помочь чернокнижнику, но каждый раз с готовностью открываюсь его силе.

— Удалось узнать что-нибудь? — спросила спустя некоторое время.

— На этот раз да.

Ответ отозвался дрожью на кончиках пальцев. Я замерла в ожидании и, кажется, даже дышать перестала.

Все эти дни, минувшие с пожара в Теневом поместье, Самаэль запечатывал свои лаборатории и хранилища, до которых — пусть и не сразу — могли добраться люди Тайдариуса. Переносил сюда все самое ценное, укрывал защитным пологом. Шкатулка Айрис и ее кольцо оказались здесь первыми. Вместе с медальоном моего отца — Ронвальда Видара.

Если бы не Хальдор, мы бы еще долго гадали, откуда бежали мои родители. Но чтец, прежде чем сорвать артефакт, обратился ко мне по имени.

Видар — один из древнейших, но погибших родов Нортейна. По крайней мере, так считается в самом Нортейне. О том, что дочери Ронвальда удалось выжить, не знает никто.

Когда прояснилось, кто я и откуда, моим первым порывом было вернуться домой. Отыскать наследие отца, вернуть его имя. Однако Самаэль предложил не спешить. Сначала он хотел убедиться, что та угроза, от которой бежали мои родители, исчезла. И углубился в поиски.

Постепенно картинка начала складываться.

В Нортейне чернокнижники рождаются чаще чем в любой другой стране. Нередко случается так, что сразу двое носителей тьмы служат свободным землям. И чаще, чем где бы то ни было, чернокнижники Нортейна наблюдают, как проклятие убивает их собратьев по силе. Многих это пугает. Некоторых это пугает настолько, что они кладут жизнь на поиски избранницы. И в поисках теряют разум.