Он находился в совершенно растрепанном виде, его глаза безумно сверкали, и он протолкался в прихожую мимо Агнес.

– Доктор Мид! Что это значит?

– Я получил ваше письмо! – крикнул он через плечо и устремился вверх, перескакивая через две ступеньки.

Агнес с приглушенным восклицанием закрыла дверь, и мы с ужасом посмотрели друг на друга.

– Что было в вашем письме, мадам? – прошептала она. – Девочка нездорова?

– В каком письме?

– В том, которое вы оставили на столе сегодня вечером.

Я озадаченно наморщила лоб.

– Там было только то, что я не могу принять портрет. Но как он мог прочитать его? И почему так внезапно явился сюда?

– Я отправила письмо, мадам; мальчишка-почтальон проходил мимо, когда я закрывала шторы.

Что происходит? Алая леди на портрете спокойно смотрела на нас. Что-то было не так. Страх пронизывал меня насквозь. Я неуклюже заперла парадную дверь и ощупью побрела к лестнице. Лунный свет проникал через веерное окно над дверью, освещая первые несколько ступеней, и я стала подниматься; Агнес следовала за мной со свечой в руках.

– Доктор Мид? – Секунду спустя я услышала его топот на лестнице, и он появился на втором этаже.

– Александра.

От того, что он назвал мое имя, и от того, как это прозвучало, меня охватил озноб. Он взял меня за руку и повел в мою спальню – нет, в спальню Шарлотты, – и я снова почувствовала себя как во сне, не имевшем никакого смысла и связи с реальностью. А потом я увидела.

Занавески в спальне Шарлотты были раскрыты, и лунный свет лился в комнату, отбрасывая серебристые отблески на пустые, аккуратно убранные кровати со взбитыми подушками. Они обо всем позаботились, спешки не понадобилось. Я оцепенело стояла в дверях и слегка покачивалась. Я пыталась понять, что именно я вижу, потому что мое зрение работало, в отличие от разума. Доктор Мид снова убежал: он рыскал по дому, как ищейка, заглядывая в каждую комнату, обыскивая кухню, гостиную и мой кабинет. Я слышала, как он стучит дверями и топает по лестнице, и ощущала крошечное шевеление в моем мозгу, словно червяк повернулся внутри яблока.

Наконец он вернулся, немного задыхаясь, и встал рядом со мной, но я не видела его лица. Я вообще ничего не видела; мы находились почти в абсолютной темноте, хотя свеча Агнес продолжала гореть, подрагивая в тени.

– Это Элиза, – сказал он.

– Где она?

Он казался более встревоженным, чем следовало бы из-за служанки, сбежавшей в ночи. Если бы только я могла видеть его лицо!

– Где Шарлотта? – тупо спросила я.

Он подошел ко мне и взял мои руки в свои. Лишь тогда я увидела ужас в его глазах.

– Шарлотта, – умоляющим тоном произнес он. – Она ваша дочь?

Я никогда не испытывала такого потрясения. Потом передо мной забрезжило понимание, еще слабое и зыбкое, как первый проблеск рассвета.

– Ответьте мне! – настаивал он. – Она ваша дочь?

Я вырвала руки из его ладоней.

– Что это значит? Где она? Она должна быть где-то в доме.

– Александра, вы должны мне ответить! Шарлотта – ваша…

– Почему вы спрашиваете? – закричала я. В моих ушах звучал дальний колокольный звон – сигнал предупреждения, сигнал тревоги. Новая волна ужаса медленно наползала на меня.

– Шесть лет назад Элиза оставила в госпитале свою новорожденную девочку. Она оставила памятку в виде половины сердечка, вырезанного из китового уса.

Я задрожала.

Это невозможно.

Я слепо толкнула дверь в мою комнату, освещенную лунным светом, и достала маленькую шкатулку из черного дерева. Нарисованные фигурки не хуже меня знали, чего там не хватает, потому что они видели, как это случилось. Возможно, я знала еще до того, как увидела пустые кровати, – нет, еще раньше, с тех пор как доктор Мид начал стучать в дверь. Может быть, даже еще раньше; крошечная часть моего существа знала, что однажды это случится, однако я была не готова к этому. Их большие темные глаза, веснушки, рыжеватый оттенок каштановых волос. То, как они хихикали за дверью, будто влюбленные девчонки, и танцевали, как сестры. Та ночь, когда Элиза со свечой в руке искала портрет Дэниэла. Как она бледнела каждый раз, когда я входила в комнату. То, как озарялось ее лицо, когда она видела Шарлотту. Элиза. Бесс. Элизабет. Это осознание росло и просачивалось наружу, как кровь сочится в воду. Я была водой, она была кровью.

Я рылась в шкатулке, где лежали две половинки белого сердечка из китового уса с инициалами влюбленных и маленькая свинцовая бирка с номером 627. Но разумеется, их там не было.

«Шарлотта, поцелуй маму на ночь», – сказала Элиза.

Ее мать все время находилась здесь. А теперь эта стерва забрала Шарлотту.

– Все будет в порядке, девочки, только держитесь рядом со мной. Я зажгу факел, как только мы окажемся к югу от Холбурна. Потом мы зигзагами пойдем вниз так быстро, что у вас голова закружится. Как насчет этого?

Мы старались не отставать от Лайла – факельщика, с которым я подружилась в Блумсбери, – проходя по темным улицам. Одной рукой я обнимала узкие плечи Шарлотты, а в другой держала холщовую сумку, с которой впервые пришла на работу. Но теперь там лежало нижнее белье, сменное платье, чулки, туфли и продукты, которые я взяла из кладовой: хлеб, холодный пирог со свининой, бутылка пива, два яблока и имбирный хлеб, завернутый в бумагу.

Ночь была холодной, улицы опустели. Никто не покидает свой дом после темноты, когда ночные обитатели Лондона выползают из своих нор и опасность таится в каждом переулке. Даже на этих широких и красивых улицах мою кожу пощипывало от страха. Особенно здесь: редкие одинокие фигуры, скорее всего, были слугами, отправленными за табаком, или богачами, возвращавшимися из своих клубов, но в тишине было что-то тревожное, заставлявшее меня стремиться к ярко освещенным дверным проемам и вечной суете на улицах Лудгейт-Хилл. Скоро мы будем там. Лайл вел нас, и с каждым шагом мы приближались к этому месту и удалялись от Девоншир-стрит. Единственными звуками было легкое шлепанье наших ног по мостовой и шелест нашего дыхания. Темные оконные стекла смотрели на нас пустыми глазами.

– Думаешь, она уже вычислила тебя? – спросил Лайл, и его слова гулко прозвучали в темноте.

– Ш-ш-ш! – прошипела я. – Не здесь.

Я познакомилась с ним всего лишь несколько недель назад, однако мы доверили ему нашу свободу. Я встретила Лайла однажды вечером, вскоре после того как начала работать у мисс Каллард. Тогда незнакомый дом физически давил на меня, когда я лежала в постели, и я испытывала ошеломительное ощущение, как будто меня похоронили заживо. Я взяла ключ из банки в судомойне и встала на крыльце черного хода, чтобы почувствовать дуновение холодного ночного ветра на лице и в волосах. Когда я опустилась на верхнюю ступеньку, глядя на пустую улицу, кто-то сзади вдруг спросил: «Огоньку не желаешь?», и появился Лайл, потрясавший незажженным факелом, словно мечом. Я вздрогнула и зажала рот ладонью – крик мог разбудить весь дом, да и соседние дома.