снова и снова повторяет, чтобы мы не переживали за багаж, что он тут же последует за нами, – и я, похоже, единственный нахожу это жутковатым в свете нечаянного повторения сцены отбытия в Освенцим из «Списка Шиндлера».

Где я в очереди: я между коренастым черным курильщиком в кепке NBC Sports и несколькими людьми в корпоративных костюмах с бейджиками, нарекающими их представителями некой «Энглер корпорейшен»[163]. Далеко впереди чикагская пара пенсионеров раскрыла какой-то зонтик. В небе с юго-востока движется ухабистый фальшпотолок из барашков, но прямо над головой – только чахлые перистые облака, так что стоять и ждать на солнце – серьезно жарко, даже без багажа или ангста по багажу, а на мне по оплошности гробовщически-черный шерстяной пиджак и неуместная кепка. Но попотеть приятно. На рассвете в Чикаго было плюс восемнадцать и такое весьма бледное и бессильное мартовское солнце, на которое прямо можно смотреть. Приятно почувствовать серьезное солнце и увидеть деревья в пене зелени. Ждем мы довольно долго, и очередь «Надира» начинает клеточно делиться на кучки, потому что разговорам дали время выйти за стадию болтовни в очереди. Либо для прилетевших дневными рейсами не хватает автобусов, либо (моя теория) тот же мозговой трест «Селебрити крузес», что стоит за бешено соблазнительной брошюрой, сознательно сделал некоторые предпосадочные элементы как можно более трудными и неприятными, чтобы обострить положительный контраст между реальной жизнью и жизнью в 7НК.

Теперь мы едем на пирс в колонне из восьми чартерных «грейхаундов». Скорость нашего конвоя и странное почтение со стороны прочих участников движения придают процессии какое-то похоронное ощущение. Территория Ф.-Л. напоминает один большой гольф-корт, но пирсы круизных линий – в некоем Порт-Эверглейдсе: промзоне, выделенной под запустенье, со складами, трансформаторами, штабелями контейнеров и безлюдными парковками, заросшими мускулистыми флоридскими сорняками злобного вида. Мы проезжаем большое поле молотообразных автоматических нефтяных вышек, фелляционно кивающих головами, а на горизонте за ними – маленький обрезок ногтя блестяще-серого цвета: как я понимаю, море. На моем автобусе в ходу несколько разных языков. Когда мы подскакиваем на ухабах или рельсах, раздается массовый хор щелчков камер у всех на шее. Я никаких камер не брал, из-за чего чувствую извращенную гордость.

Традиционное место погрузки «Надира» – пирс 21. Слово «пирс», вызывавшее у меня в голове образы верфей, судовых уток и плещущейся воды, как выясняется, обозначает то же, что обозначает «аэропорт», – т. е. зону, а не конкретную штуку. Воды поблизости особо нет, как и доков, рыбного запаха или натриевого привкуса в воздухе; зато при въезде в зону пирса мы видим, как почти все небо заслоняют реально большие белые корабли.

Теперь я пишу, сидя на оранжевом пластмассовом стуле на конце одного из бессчетных сцепленных рядов оранжевых пластиковых стульев на пирсе 21. Нас выгрузили и согнали мегафоном к большим стеклянным дверям, где еще две совершенно лишенные чувства юмора морские дамы раздали всем маленькие пластиковые карточки с номером. Мой номер – 7. Несколько человек рядом спрашивают у меня, «кто я», и я догадываюсь, что должен ответить «я 7». Карточки ни в коем случае не новые, а на моей в уголке остались рудиментарные спирали шоколадного отпечатка большого пальца.

Изнутри пирс 21 выглядит дирижабельным ангаром без дирижабля – высоким и очень гулким. По трем сторонам – стены с грязными окнами, по меньшей мере две с половиной тысячи оранжевых стульев – по двадцать пять в ряд, какое-то подобие киоска и туалеты с очень длинными очередями. Акустика брутальная и ужасно громкая. Снаружи начинается дождь, хотя в небе еще светит солнце. У некоторых расположившихся на рядах стульев такой вид, будто они здесь уже много дней: такой остекленевший зимовочный взгляд людей из заснеженных аэропортов.

Сейчас 11:32, а погрузка начнется в 14:00 и ни секундой раньше; объявление по громкой связи вежливо, но твердо заявляет о серьезности «Селебрити» в этом вопросе[164]. Женский голос по громкой связи звучит, как голос британской супермодели. Все вцепились в пронумерованные карточки, как в документы на Чекпойнте Чарли[165]. В массовом и нервном ожидании есть какое-то остров-эллисовское/пред-освенцимовское ощущение, но мне не хочется продолжать эту аналогию. Многие из ожидающих, несмотря на карибскую одежду, кажутся мне евреями, и мне становится стыдно, когда я ловлю себя на мысли, что могу определить еврейскость по внешности[166]. На оранжевых стульях на самом деле сидит где-то, наверно, две трети из общего числа людей. Предпосадочный дирижабельный ангар пирса 21 не так плох, как, скажем, Нью-Йоркский центральный вокзал в 17:15 по пятницам, но и мало напоминает царство бесстрессового балования, описанное в брошюре «Селебрити», которую сейчас не я один листаю с тоскливым видом. Многие также читают Fort Lauderdale Sentinel или таращатся на других с пустым взглядом пассажиров метро. Парень в футболке с надписью «Sandy Duncan's Eye»[167] что-то вырезает на пластмассе своего стула. Здесь довольно много пожилых людей, которые путешествуют с реально отчаянно пожилыми людьми – явно родителями пожилых людей. Несколько мужчин на разных рядах с каким-то военным профессионализмом производят походную сборку-разборку своих видеокамер. Хватает и пассажиров с внешностью WASP[168]. Многие из них – пары лет по двадцать – тридцать, явно молодожены, проводящие свой медовый месяц, судя по тому, как они складывают друг другу голову на плечо. Мужчинам после определенного возраста нужно просто запретить носить шорты, решил я: их ноги такие безволосые, что это даже жутко, кожа кажется оголенной и едва ли не плачет по волосам, особенно икры. Это практически единственное место на теле, где вообще-то даже хочется, чтобы у пожилых мужчин было больше волос. Не результат ли многолетнего ношения штанов и носков – это самое малоберцовое облысение? Смысл пронумерованных карточек, оказывается, в том, что надо ждать в этом дирижабельном ангаре пирса 21, пока не выкрикнут твой номер, и тогда отправляешься на погрузку «лотами»[169]. Т. е. номер означает не конкретно тебя, а целую подтолпу отдыхающих, в которую ты входишь. Некоторые ветераны 7НК поблизости говорят мне, что 7 – не лучший номер, и советуют устраиваться поудобнее. Где-то за большими серыми дверями и кипучими очередями в туалеты – пуповинный коридор, ведущий, как я полагаю, на сам «Надир», представший нам в южных окнах высокой белой стеной беспросветной белизны. В приблизительном центре ангара – длинный стол, где женщины из Steiner of London Inc. с кожей сливочного цвета в медицински-белой форме бесплатно накладывают макияж и проводят консультации о коже для ожидающих посадки женщин, настраиваясь качать деньги[170].