в 1960-е годы, когда на Родосе, на моей уже памяти, было Всеправославное совещание, то и на нем тоже было подчеркнуто, что женский диаконат необходимо восстановить.

Однако если бы Церковь жила только от Собора к Собору, от совещания к совещанию, то, конечно, ничего хорошего бы в этом не было. И был среди епископов XX века святой Нектарий, замечательный греческий святой, который начал рукополагать женщин в сан диакона; в монастыре, где он жил и трудился, ему сослужили диаконы-женщины, подавая ему в алтаре омофор и читая Евангелие на Литургии. И после завершения причащения мирян святитель передавал дьякону – она была облачена в стихаре, с орарём, в поручах, – Святую Чашу, которую она ставила на престол. То есть, святой Нектарий восстановил женский диаконат в полном объеме – что, наверное, смущало людей его времени. Как у нас обычно говорят: «Надо было что-то сделать, но это смутит людей». Ну и, наверное, это смущало людей. Даже уголовное дело было начато против святителя Нектария, которого обвиняли во всяких преступлениях. Современники описывают, как грубо с ним обращались следователи. Но время прошло, и те, кто преследовал святого Нектария, давным-давно забыты, а святой стал таким же любимым в Греции, как у нас – преподобный Серафим Саровский. Сейчас вообще нет в Греции людей, которые бы не знали и не любили святого Нектария. И мне кажется, что вообще опыт святых всегда значительно дороже, чем принимаемые на том или ином высоком собрании решения. Церковь – это все-таки Церковь Христова, Церковь святых, а не Церковь тех или иных решений.

Я думаю, что мать Мария несла почти диаконское служение, в отличие от большинства инокинь, у которых есть одна серьезная проблема. Какая-нибудь инокиня, которая становится игуменьей в монастыре, не совершает служение, а обладает властью: у нее есть власть над инокинями, над послушницами. Она не допущена до богослужения, она не прикасается к таинству, но у нее есть власть приказывать, отправлять на кухню, на огороды, давать тяжелое послушание – и при этом нет прикосновения ко святыне. И это очень часто создает довольно тяжелую обстановку в женских монастырях. А у матери Марии – наоборот. У нее, поскольку она была одна инокиня среди немонашествующих, не было никакой власти приказывать, командовать, «за косы драть». Почитайте записки любой монахини – она будет описывать, как ее игуменья драла за косы. Вспомните стихи Сергея Городецкого: «Стены выбелены бело. Мать игуменья велела», – которые кончаются словами: «Мать игуменья велела у ворот монастыря не болтаться зря!»

Так вот, место игуменьи дает очень большие возможности для проявления власти. А служение диакона дает очень большие возможности как раз для проявления смирения. И такой великий святой как Нектарий решился пойти на неординарный шаг.

И встает вопрос: почему же женщина в Церкви «да молчит», тогда как Нектарий благословлял своих диаконис или диаконов читать Евангелие во время Литургии? Мы видим по посланиям разных святых, что эти диаконы первых веков и проповедь вели, и причащали больных людей Святых Тайн. То есть, их отправляли со Святыми Тайнами; вот как мы теперь, священники, ходим к больным, имея на шее дароносицу, так и женщины-диаконы посещали больных.

Здесь надо еще сказать о том, что в те времена практически не было тех, кого теперь называют священниками: были епископы и были дьяконы. Совершал Таинство Евхаристии епископ, а помогал ему диакон. И вот относили больным Святые Тайны и проповедовали среди больных и немощных, посещали разные места вне храма и совершали все частные богослужения – диаконы, которых отправлял епископ на эти труды и которые помогали ему в совершении таинств. А пресвитеры, будущие священники, только сидели вокруг престола на специальных стульях, когда епископ совершал богослужение. В настоящее время, поскольку христиан много, а епископов мало, уже много веков как священнику делегируется епископом его право – совершение таинства от имени епископа. То есть, какое бы таинство священник ни совершал, он его совершает, потому что это право делегировано ему епископом. Поэтому, как говорит Киприан Карфагенский: «Где епископ, там Церковь, где нет епископа, там нет Церкви». А до этого, в первые века истории Церкви, диаконы – и мужи и жены – выполняли свое огромное служение.

Встает вопрос: почему мы на практике видим одну картину, а в Писании видим эти жесткие слова? Что значит тогда утверждение апостола о том, что женщины в Церкви должны молчать? Чтобы понять каждый текст Писания, его не надо вырывать из контекста, как мы это очень часто делаем, а его надо внимательно прочитать на фоне целого ряда соседних предложений. Апостол говорит в 14-й главе Первого послания: «Если же не будет истолкователя, то молчи в церкви, а говори себе и Богу. И пророки пусть говорят двое или трое…» (1 Кор 14: 28–29). Дальше он говорит: «Ибо все один за другим можете пророчествовать, чтобы всем поучаться и всем получать утешение. И духи пророческие пророкам послушны. Потому что Бог не есть Бог неустройства, но мира. Так во всех церквах у святых. Жены ваши в церквах да молчат…» (1 Кор 14: 31–34). И дальше снова он возвращается к теме пророчества: «Если кто почитает себя пророком… то пусть познает то, что я пишу вам: что это – Господня заповедь» (1 Кор 14: 37).

Итак, значит, здесь речь идет не о принципиальном молчании женщины в храме, а о том, что апостол запрещает женщинам пророчествовать. И это понятно, потому что в древности у язычников были в очень большом числе как раз пророчицы – сивиллы у римлян, пифии у греков в Дельфах. И вот этот особый тип женского жречества, связанный с состояниями экзальтации пророчиц, с легкостью мог проникнуть в Церковь. Потому что Церковь первых веков как губка впитывала многие черты языческой культуры. И вот апостол Павел резко заявляет о том, что такого вида женское служение – пророчество, которое было скопировано с поведения дельфийских пифий или римских сивилл, – недопустимо. Женское жречество недопустимо. А поскольку в Церкви, как мы знаем из опыта, женщин всегда значительно больше, чем мужчин, опасность появления такого вида женского служения была, конечно, очень велика. Значит, вот на что в данном случае направляет острие своей полемической мысли апостол Павел: он боится, что это настроение экзальтации женского пророчества, как это было у греков и римлян, как это было на Востоке, проникнет в Церковь.

В еще одном пастырском послании, в Послании к Титу, он, как бы продолжая эту тему, говорит о том, какие должны быть старицы: